Далия Трускиновская - У Пресноводья дуб зеленый… Страница 4

– Молиться надо, – убежденно произнесла Вера Федоровна. – Тогда морок рассеется.

– Да нет, это не морок… Это, бабушка, хуже… – студент вздохнул. – Говорили ж ему – не прикармливай, не приваживай… Прикормил на наши головы!

– Кто прикормил-то?

– Завхоз бывший! Вечно то блюдечко молока для домового за шкаф поставит, то рюмочку ему нальет! Ну вот – прикормил!

– Так то – домовой, а то – водяной! – возразила Вера Федоровна, и тут же из бассейна донесся визг – кого-то видать, цапнули острыми зубами.

И сразу наступила тишина.

– Итак, на повестке дня, – прогудел бас. – Доклад о положении в Антарктиде! Вторым пунктом – принятие обращения к водяным Антарктиды!

– Прошу слова! – перебил его кто-то чересчур бойкий. – Там у них, в Антарктиде, поди, не водяные, а ледяные! Может выйти политический скандал!

Студент набрался мужества.

– Вы, бабушка, посидите тут, а я пойду, послушаю. Вы не бойтесь, им не до нас.

– Я с тобой, – сама не зная, страх это в ней говорит или неожиданная смелость, заявила Вера Федоровна.

И они тихонько прокрались вдоль кафельной стенки к самому бассейну.

Теперь, малость освоившись в темноте, они увидели – из воды рядами торчат разнообразные головы, причем их словно кто-то аккуратно по дорожкам разложил: большие косматые, с почти человеческими рожами – отдельно, маленькие рогатые с шерстистыми мордочками и пятачками – отдельно. Клсматые выражались на чистом, сочном русском языке, а рогатенькие – как раз на государственном, но все друг друга прекрасно понимали, переводчик старался скорее ради этикета.

Докладчик сидел на тумбе, с которой прыгают в воду. Это был здоровенный дядя темной масти, широкий и в плечах, и в заду. На полу, свесив лапы в бассейн, сидели приближенные – двое рогатых и двое косматых, присматривали за порядком, и когда кто-либо перебивал доклад вопросом, могли строго прикрикнуть.

Доклад же был таков, что Вера Федоровна едва удерживалась, чтобы не вставить умное замечание.

Повадиашись читать газетки о потустороннем, которые собирала по соседям, она осваивала их от корки до корки, даже если попадалось что совсем непонятное, все равно честно дочитывала до конца. А тут – чего ж непонятного? Про парниковый эффект и грядущий потоп Вера Федоровна уже знала довольно, чтобы самой написать такой докладец. Только вот цифры, которыми орудовал косматый лектор, были для нее непостижимы. Но что настанет день – и на месте маленькой страны будет большое болото, она не сомневалась, как не сомневалась в существовании домовых, привидений и тайной жизни, которая происходит ночью на кладбище, там, где под землей лежащие в гробах родственники начинают перестукиваться и переговариваться.

Студент же то и дело зажимал себе рот рукой.

Но рано он смеялся. Доклад был простоват, что и говорить, желаемое выдавалось за действительное, и обращение к то ли водяным, то ли ледяным Антарктиды, чтобы ускорили таяние вековых льдов, тоже оказалось не лучше, но можно ли требовать от вопля души соблюдения правил грамматики и эстетики?

Самое же любопытное началось, когда сплыв, перескочив махом в ту прекрасную эпоху, когда воцарится желанное болото, принялся делить и распределять власть. Болотные черти, коренное население, наскакивали на пришлых водяных, водяные отбивались, как умели, и плеск в бассейне стоял такой, что брызги к потолку летели.

Но в том, что настал час демелиорации, все были единодушны.

Глава вторая Поцелуй мелиоратора

В то время, как бассейн кипел политическими разногласиями, снаружи на бетонных ступеньках сидели двое. В темноте виднелись только лица – и человек, которому бы втемяшилось в первом часу ночи слоняться по территории спорткомплекса, объяснил бы бледность и даже некоторый зеленоватый оттенок этих лиц лунным светом, светом от галогеновой лампы фонаря или еще каким материалистическим способом.

– Да что ж мы, приклеены тут, что ли? Гвоздями приколочены? – с досадой спрашивала совсем еще юная водяничка Уклейка. – Они там до рассвета плескаться будут – так и нам всю ночь сиднем сидеть? А, Коська?

– Велено сторожить – значит, будем сторожить, – отвечал ее товарищ и, судя по безбородой рожице, ровесник. Он был уже достаточно кудлат, как положено взрослому водяному, но чешуйчатое его тело еще не покрылось клочковатыми водорослями, признаком матерости. Если по уму – то следовало бы у кого-либо отщипнуть рассады, но дядька Антип, при котором он жил, полагал, что парню еще рано выбиваться в матерые, да и какой смысл, все одно – деваться ему некуда. Раньше Коську могли признать взрослым и посадить на небольшой речке, во благовременье посватали бы ему и невесту. Теперь же и речки оказались загублены, и невесты куда-то подевались.

От безысходности Коська преждевременно выучился думать долго и тщательно, выстраивая в голове на всякий случай свой особый мир. Миров этих он имел несколько – и, поскольку сведений из окружающего мира получал очень немного, то и возникали в неожиданно лобастой для водяного башке всякие чудные конструкции из подручного материала.

Вот сейчас он полностью проникся идеями доклада, который читал с тумбы для прыжков матерый водяной Панкрат. И в голове определились два мира, причем оба одинаково невозможных, первый – благостный и просветленный мир водяных и болотных чертей до мелиорации, второй же – злобный мир самих мелиораторов, которых Коська и в глаза не видывал. Когда осушались болота, он был еще мал и мать его далеко от себя не отпускала, а как подрос – то и мелиорация сама собой прекратилась.

А что дядька Антип постоянно ликвидировал пакости, которые болотные черти регулярно строили водяным, а соседское семейство чертей неоднократно разживалось от Антипа то пинком, то затрещиной просто так, от щедрости душевной, – это все Коська вроде и знал, но в благостном мире оно было лишним. Значит, его там и вовсе не было…

– Неужто тебе совсем не хочется посмотреть город? – Уклейка заглянула в лицо двоюродному братцу, но он отвернулся.

Вот только двоюродные братья и могут так отворачиваться от красивых сестренок, не признавая их за прекрасный и коварный пол, а тот, кто не был Уклейке родственником, уж точно загляделся бы на милое личико и густые зеленовато-золотистые косы. Вот только рот у красавицы был великоват, зато зубки мелкие и ослепительной белизны.

– Экий ты скучный… – проворчала Уклейка. – Вот и кукуй тут с тобой… А я ведь ни разу в городе не была…

– Погоди немного. Скоро все переменится, и будем мы в город плавать, как к себе домой, – пообещал Коська. – Вода поднимется, все тут подтопит, город будет наш!