Чужой праздник (СИ) - Ломтева Анна Страница 40

Елена молча вынула из кошелька бумажку нужного достоинства, отдала женщине, забрала брошюру, а женщина вдруг подалась к ней, опершись на стойку и сказала доверительно, понизив голос:

— На Галата мост не ходи есть! Дорого очень. Рыба хочешь — иди Бюйук отель! Там ресторан хороший. Кёфте хочешь — иди за Юниверсите, туда на Фетхибей, там столови дешево, вкусно! Кёфте, искендер кебап, овощи, чай!

— Спасибо большое, — сказала Елена, понимая, что тут же забыла произнесённые названия. Турецкие слова звучали как куриное кудахтанье пополам с журчанием воды, и нипочём не держались в голове.

За её спиной зазвенел колокольчик, вошёл какой-то мужчина и «хозяйка» за стойкой переключила внимание на него. Он оказался местный, и эти двое тут же принялись с невероятной скоростью журчать и квохтать, сверкая улыбками и иногда взмахивая руками. Елена тихонько ретировалась на улицу.

Рыбы она не хотела, чаю и неведомого «кёфте» тоже. Она хотела кофе. Пройдя по улице до поворота наверх, она огляделась на перекрёстке. При свете дня вокруг было ещё бесприютнее, чем вечером. На одном углу прямо на тротуаре валялся здоровенный рыжий пёс. Здание напротив было почти похоронено под слоями бумажных объявлений, обклеивших фасад слоями на всю высоту первого этажа. С ближайшего фонарного столба свисали мотки проводов и какие-то жестяные ящики. Здание дальше глядело забелёнными окнами, поверх которых висела растяжка с турецкой надписью и цифрами — очевидно, это было объявление о сдаче внаём или продаже. Елена сказала себе, что с картой она далеко не заблудится, и пошла наверх, туда, где прошлым вечером сошла с трамвая.

С каждым десятком шагов по улицам она приходила во всё более мрачное и озабоченное настроение. В тот момент она не знала, что поселилась почти в центре торговых кварталов, неподалеку от большой промтоварной галереи и нескольких супермаркетов, куда с начала девяностых толпами наезжали «челноки» из России за одеждой и обувью, косметикой, парфюмерией и игрушками. Неудивительно, что хозяйка гостиницы изрядно насобачилась болтать по-русски — добрых две трети её клиентуры составляли деловитые тётки типа Юли, которые не первый год возили товары из Турции в Россию.

Район Лалели-Университета был очень суетным и шумным. «Очень» — значит, даже по меркам в целом неугомонно жужжащего круглые сутки города. Вокруг Университета сновали, казалось, во всех направлениях студенты. В небольшом скверике на скамейках сидели женщины, присматривающие за детьми, пожилые мужчины с газетами, монументальные закутанные в чёрное бабки, которые невозмутимо дымили сигаретами.

Елена шла, то и дело невольно округляя глаза: вот сидит на низкой скамеечке молодой парень, перед ним какая-то подставка с рядом непонятных торчащих шпеньков, сбоку прямо на асфальте толпятся какие-то бутылочки и баночки. Вот старуха с огромной тележкой, с верхом набитой газетами и картонными ящиками. Вот в тени дерева стоит семья: мужик в майке и шортах, двое маленьких пацанов в штанишках и футболочках и похожая на тень женщина, с головы до ног упрятанная в чёрную накидку, так что на видно даже глаз: отверстия в парандже забраны частой сеткой.

Кому-то другому эти же улицы показались бы экзотическими, манящими, обещающими приключения или хотя бы зрелища. Кто-то другой заметил бы балконы, уставленные горшками с растениями, многочисленных кошек, что вальяжно бродят, сидят, валяются, едят и играют на приступках домов, каменных оградах, полуподвальных окнах и в подворотнях. Увидел бы, как разнообразны закрытые платья-плащи мусульманок, какой на них яркий, непривычный нашему глазу макияж. Подивился бы бродящим там и сям мелким торговцам всем на свете — соковыжималками, прищепками, лотерейными билетами, салфетками, детскими игрушками, носками и сигаретами поштучно. Елена не видела этого всего, потому что не была настроена видеть. Она испытала потрясение, осознав масштабы города (всего-то и увидев с балкона небольшую его часть), и ещё одно — пройдясь парой не самых туристических улиц (но и не самых нехороших, уж точно). Ей нужен был кофе, передышка и подумать.

Она побыстрее прошла мимо череды киосков, мимо забитой людьми трамвайной остановки, углядела небольшую безлюдную улочку и свернула туда. Улочка с одной стороны отгораживалась невысокой, но длинной глухой стеной, на другую выходили двери маленьких магазинчиков. Елена прошла дальше, ещё дальше, и наконец увидела между двух магазинов веселенький голубой фасад с парой окон и приоткрытой белой дверью. На двери была нарисована «ладонь Фатимы», в центре которой приклеили здоровенную круглую стекляшку в виде голубого глаза. «От сглаза», вспомнила Елена из объяснений Юлии. Чуть выше двери висела вывеска Yıldızıcafe.

Елена обрадовалась, что хоть слово «кафе» на турецком выглядит знакомо, и уверенно зашла внутрь.

Кафе было славное. Очень простое: белые стены с парой-тройкой старинных сепийных видов в рамках, белые столики, темный плиточный пол, тёмные деревянные полки позади стойки. Над полками чуть слышно сипел старенький, с пожелтевшим корпусом кондиционер, но сурового офисного холода не было — кафе дышало в меру тёплым, самую малость пыльным воздухом.

Стоило Елене подойти к витрине и увидеть разложенные там сладости, сэндвичи, печенья, вдохнуть запах кофе, корицы и ванили, как она вдруг успокоилась. Там, снаружи, остался медленно нагревающийся на солнце монстр о тысячах крыш и миллионах глаз, а тут было тихо, чисто и совершенно безопасно. Елена встретилась взглядом с тучным усатым мужчиной в белом, который выжидающе смотрел на неё, вытирая руки полотенцем, и сказала:

— Hello! Coffee please!

— Coffee turkish? — спросил он, показывая на стоящую перед ним медную джезву.

— Yes, — она кивнула.

— Some food? Sweeties? — мужчина кинул полотенце на плечо, достал из-под стойки банку, принялся отмерять в джезву молотый кофе.

Елена задумчиво уставилась в витрину. Чего там только не было. Вот чего не было точно: чего-то хотя бы отдалённо знакомого. Какие-то вермишельные золотистые гнёзда с торчащими орешками, поджаристые рулетики, залитые сиропом, полупрозрачные крошечные свёртки, шарики, обсыпанные зернышками, кубики, обсыпанные сверху сахарной пудрой… Елена наугад коснулась пальцем стекла:

— This one, please.

Мужчина кивнул, взял маленькое блюдце, расписанное синими дугами и алыми лепестками, и водрузил на него одно золотистое истекающее сиропом гнездо с орешками. Поставил на стойку и махнул рукой в сторону кассового аппарата, который притулился за небольшой пластиковой перегородкой в углу.

Пока она расплачивалась, сварился её кофе. Толстяк аккуратно поставил перед ней маленькую белую чашечку на маленьком белом блюдечке: слева ложечка, справа пакетик сахара. Склонил голову набок, скупо улыбнулся в усы и пробормотал что-то по-турецки.

— Thank you, — Елена забрала кофе, сладость и, осторожно ступая, направилась к окну, за залитый солнцем столик.

Турецкий кофе оказался дьявольски крепким и вязким, как смола. Половину чашечки, кажется, заполнял осадок. Золотистое гнездо с орехами и сиропом было чудовищно сладким и хрустящим. Елена сделала глоток, откусила кусочек и поняла, что просто не знает, что с этим всем теперь делать. У неё в душе поднимался вал разнообразных чувств, потому что ей вдруг всего стало чересчур. Слишком яркое солнце, слишком шумный город, слишком крепкий кофе и слишком сладкий десерт. Кафе, натянувшее личину тихого приличного местечка, оказалось коварным предателем, агентом горячего опасного города-монстра. Елена возмущённо выпрямилась на стуле, невольно бросив взгляд в окно.

И на неё словно вылили ведро холодной воды. Ну, нет, не ведро — но плеснули в лицо щедрую порцию. Там, на освещённой улочке, в двух шагах от окна, стояла девушка чуть младше её на вид, и смотрела на неё. Она выглядела так, словно не вполне понимала, где находится. Её русые волосы до плеч были взъерошены и «петухами» торчали на затылке. Голубая футболка была мятой и с большими пятнами пота под мышками, джинсы с размахренными штанинами испачканы на коленях. На обвязанной вокруг бёдер клетчатой рубашке с одного боку висели какие-то репьи. Елена добралась до пыльных, когда-то зелёных кед и перевела взгляд на лицо.