Евгений Щепетнов - Монах Страница 40

Фёдор дождался, когда первый из трёх фургон с ним поравняется и крикнул:

— Привет, купцы! Удачной дороги! Чего это вы столько охраны набрали, на войну, что ли, собрались?

Сидящий на облучке молодой мужчина натянул поводья лошади, притормозив повозку, и слегка надменно ответил:

— Надо, и набрали! Разбойники здесь стали пошаливать! Вы лучше скажите — Нарск открыли, или нет? А то, говорят там никого не впускают и не выпускают!

— Не верь. Мы-то выехали! Но вообще — поостерёгся бы — там преступника ищут, это похуже разбойников будет!

— Да, это точно… — купец озадаченно почесал голову — как бы не попасть под горячую руку…

— А разбойники — дальше, под горой лежат. Нет тут больше разбойников…

Фёдор усмехнулся, глядя на удивлённое лицо купца, стегнул лошадей и они весело запылили дальше по дороге, оставляя за спиной караван с полутора десятками охранников в броне.

— Видал? А каждому охраннику платить надо! Я тоже так ходил с караванами — жить можно, если не шибко опасная дорога. Так-то не особо опасно — если глядишь в оба, вот как я сегодня, да броню нормальную наденешь. Ну конечно, если только дорога не проходит рядом с каким-нибудь военным действием — тут уж вариантов никаких бросать фургон и бежать, солдатам похеру на всё, разграбят и убьют, только так. И кстати — всё равно чьи — наши или чужие. На войне все едины. Война всё спишет…

— Федь, сколько нам до ближайшего города?

— Чего? Расстояния или времени? Если расстояния — до Гаранака семь сотен вёрст, а до ближайшего — Урака — пятьдесят вёрст. Если всё нормально — к закату доедем. А то — можем на постоялом дворе у тракта заночевать — тридцать вёрст отсюда, у деревни Харабово. Посмотрим, как дело пойдём. Едем себе и едем потихоньку. Перекусить не хочешь? У меня там копчёное мясо в бауле, поищи…и там же вино слабое, запей.

— Лучше бы квасу взял — недовольно буркнул Андрей — вин зачем, пороть всю дорогу, что ли? По себе равняешь? Заканчивать надо с выпивкой, Фёдор. Дорога дальняя, тяжёлая, нам только пороть в дороге не хватало.

— Ну чего ты разнылся, как злая жена? Я чего — пьяный плохо дерусь или не соображаю? Уж ты-то должен это знать! Да ладно, ладно — в трактире наберём квасу, нечего на меня так зыркать! Того и гляди прибьёт, мать его за ногу!

Фёдор ещё долго бурчал чего-то под нос, потом затих и часа два они ехали в тишине.

Андрей разбавил вино колодезной водой из бочонка в задней части фургона, попил и улёгся на одеяла, глядя в брезентовый потолок фургона.

Он обдумывал всё, что ему рассказал Фёдор — рассказ был настолько потрясающим, что монах долго не мог успокоиться, вновь и вновь возвращался мыслями к полученной информации: «Драконы! Неужто и правда драконы! Ну не будет же он врать, в конце концов, я бы почувствовал это. А рассказы о леших, кикиморах — это как? Ну почему я был таким тугодумным, почему не интересовался этим миром — не расспрашивал людей, не общался — я бы сейчас уже не был так удивлён! Почему не общался? А когда я общался с людьми? Когда я последний раз поговорил с кем-то по душам? Вся моя жизнь последних лет была сплошным кошмаром одиночества…даже в монастыре — разве я говорил с кем-то по душам? Сидел и занимался терзаниями своей души…в кого я превратился? Почему я не жил все эти годы, а существовал, как растение? Нет у меня ответа. И ни у кого нет. Как это ещё я с Фёдором подружился — видимо потому, что он тоже одиночка. кстати — оказалось — не такой уж одиночка, даже женщина где-то там есть… Хватит терзаться! Ставлю себе задачу: первое — узнать об этом мире как можно больше. Второе — умножать количество добра и уменьшать количество зла в этом мире. А общем — жить, как подобает человеку, а не скоту. А уж как получится — другое дело…я, конечно, может и стремлюсь стать святым, но ведь не мучеником!»

С этими мыслями Андрей уснул, убаюканный покачиванием фургона и теплом одеял, на которых лежал. Сны ему не снились.

— Вставай, Андрей! Вставай! Чего-то впереди случилось! Андрей, иди скорее сюда! — из сна его вырвал тревожный голос Фёдора, Монах сразу вскочил — сна как не бывало — и уселся к товарищу на облучок.

— Видишь? Толпа впереди! Там, у трактира, у деревни — вон, туда смотри! Неспроста это всё. Приготовь луки, оружие — не люблю я массовые скопления народа — это или казнь какая-то, или бунт, в любом случае — одни неприятности.

Нет, это был не бунт, и не чья-то казнь — подъехав ближе, путники увидели, что у трактира стоит молодая женщина, лет двадцати семи и рыдает, что-то выкрикивая толпе угрюмо глядящих на неё мужчин и женщин. Фёдор подъехал ближе и остановил лошадей, а Андрей стал прислушиваться о чём шла речь.

В основном, выступление женщины состояло из ругательств, виртуозно вплетаемых в плач и обвинения окружающих во всех грехах, но иногда всё-таки проскакивала информация, из которой Андрей понял, что у женщины пропал ребёнок — девочка.

Он ещё минуты три послушал крики и плач, потом выпрыгнул из фургона, раздвинул толпу и подойдя к женщине, остановился перед ней и угрюмо-веско сказал:

— Хватит!

Женщина затихла, всхлипывая и недоумённо посмотрела на него красными от слёз глазами:

— Чего хватит?

— Воплей хватит. Хочешь вернуть ребёнка — давай подумаем, как это сделать! Руганью тут не поможешь.

— Да ничем не поможешь — откликнулись из толпы — мы чего сделаем-то, за что она нас поносит?! Настёнку Кикимора унесла, небось её уже и вы живых нет! А мы причём?

При этих словах мать пропавшей девочки снова завыла, сдирая с головы платок и зажимая им искривлённый горем рот.

— А что, нельзя вернуть девочку, что ли? Ну собрались бы толпой и всё, вернули бы девочку! Какая бы Кикимора не была, толпа ведь её забьёт! — Андрей обвёл взглядом прячущих глаза сельчан, они молчали, потом кто-то сказал:

— Толпа-то забьёт, а она забьёт кого-то из толпы! Мы же не военные, не солдаты, а кто наши семьи кормить будет, когда мы умрём? Алёна, что ли? Её мужа убили, так мы причём? Мы помогали ей, но не хотим, чтобы Кикимора нас выпотрошила! Уж прости, Алёна за правду!

— Где эта кикимора обитает? Вы хоть место показать можете? — спокойно осведомился Андрей — или и на это духу не хватит?

— Да чего там — известно место — вперёд вышел мужчина с окладистой чёрной бородой, видимо местный староста — пещера это, за лесом, в трёх верстах отсюда, за болотом. Там горка небольшая, в ней и пещера. Там она сидит. Раньше не хулиганила…ну почти — только баранов воровала, корову иногда зарежет, а чтобы людей воровать — такого не было.

— Ну что вы врёте! — закричала Алёна — а Данила прошлым летом пропал? А сын Антухи куда девался? А Маркан куда делся месяц назад? Что, я не знаю, что вы якобы в город посылали, просили стражу? Чего пыль пускаете, народа обманываете? Сами не можете убить нечисть, так чего теперь туману наводите? Давно она людей убивает, эта Кикимора, уважаемый! Только все молчат. А почему молчат? А? Люди? Почему молчите вы? Знаете почему? Это дочь старосты. Все знают, что она в нечисть превращается время от времени, что её когда-то кикимора покусала на болотах — а теперь она мою дочь хочет сделать кикиморой? Или убить? Что, староста, я не права? Приведи-ка свою дочь, где она?