Алёна Краснова - Гнездо там, где ты (СИ) Страница 40

Я ожидал увидеть всё, что угодно, но только не госпожу декуриона с новорожденным на руках. Не сразу узнал её, так как в таком состоянии видеть ни разу не доводилось. Изможденное, осунувшееся лицо, черные круги под горящими лихорадочным блеском глазами, а вместо стройной, привычно подтянутой фигуры со всеми полагающимися в нужных местах выпуклостями, обтянутый бледной кожей скелет. Пропитанная потом сорочка не могла скрыть нездоровой худобы. Она сидела на ложе и неумело сжимала визжащего младенца, причиняя тому боль. Это было настолько дико - видеть декуриона с ребенком на руках, что я шокировано присвистнул. Да что здесь вообще происходит?!

Рядом стояла Иллиам, которая также вызывала неподдельное удивление. Всегда безупречно идеальная и невозмутимая, сейчас она выглядела уставшей и потрепанной. Всегда уверенная в себе и острая на язычок, сейчас она пораженно смотрела на Лайнеф и молча хлопала ртом, выражая свое негодование и растерянность.

Довершал странную троицу прилюбопытнейший экземпляр неопределенного возраста. Мужчина был сед, но не сказать, что дряхлый старец. Явно не воин, но в нём ощущалась некая внутренняя сила. С такими нужно быть начеку, и хорошо, если он в числе твоих друзей. Испещренное морщинами лицо совсем не портило его исключительности, но весь внешний облик свидетельствовал о приобретенной с годами мудрости. Умные, глубоко посаженные глаза, цвет которых я не мог различить, внимательно следили за декурионом. Аккуратно подстриженная и посеребренная временем бородка, длинные волосы, что прятались под простым плащом, застегнутым на груди вычурной брошью с непонятным орнаментом.

- Забери! И найди ему кормилицу, я отказываюсь кормить этого ублюдка, – слова командира неожиданно резанули слух. Только теперь до меня стал доходить смысл развернувшихся действий. Лайнеф – мать этого младенца! Мать, отрекающаяся от собственного дитя. Невозможно! Я никогда не задумывался о том, что у этой воинственной эльфийки может быть иная, тщательно скрываемая от окружающих, своя личная жизнь. И всё же, … баба есть баба – тоскуя по мужской ласке, рано или поздно ломается любая. Видимо, и за нашим декурионом есть сей грешок.

Интересно, кто тот счастливчик, которому удалось забраться командиру в штаны? Хотя назвать отца младенца “счастливчиком” я поторопился – если она видеть не желает плоть от плоти своей, вероятно, неординарная скотина уже мертва. Да какое мне дело, кто он?! Всё происходящее совсем не для моих солдатских ушей. И несмотря на то, что госпожа Иллиам благоволит ко мне, частенько выгораживая перед командиром, если та решит устранить ненужного свидетеля, никакие силы её не остановят.

Стремясь поскорее покинуть опасное место, я развернулся к коридору, через который попал сюда, но он исчез. На его месте образовалась глухая стена, украшенная фресками римских живописцев о подвигах Одиссея. Единственным выходом из палаты оставалась дверь на противоположной стороне, но, чтобы добраться до неё, придется пересечь помещение, привлекая к себе ненужное внимание. Выбора не осталось. Не стоять же столбом, ожидая, когда тебя заметят? Вот дерьмо! В знак приветствия я прижал руку к сердцу и гаркнул:

- Да здравствует Император!

Вот кретин! Ничего умнее не мог придумать!? Ругая себя, я приготовился к самому худшему, но удивительное дело - они не слышали и не видели меня. Наоборот, эти трое были полностью поглощены друг другом. Лайнеф не скупилась на разъяренные взгляды, Иллиам возмущенно воскликнула и забрала младенца, а примечательный тип держался с достоинством, завидным правящих мира, взирая на командира так, будто не новорожденный был неразумным ребенком, а именно она. Странно! Неужели я такой неприметный? Подозревая неладное, я приблизился к Иллиам и, ища её взгляда, встал напротив, собой загородив обзор, но она беспрепятственно смотрела на декуриона, как будто меня и вовсе не было.

Видение! Всего лишь очередное странное видение! Облегчённо вздохнул я, намереваясь продолжить свой путь к живым. Я поспешил к выходу, но следующий разговор заставил меня остановиться. Громоподобным голосом разгневанный старик пробасил:

- Лайнеф Лартэ-Зартрисс! Не смей говорить подобные слова о внуке великого Валагунда! Ты – урожденная наследная принцесса трона, но ведешь себя хуже простолюдинки! Стыдись, дочь темного короля! Твои предки вели себя достойно, чем заслужили уважение эльфов. Ни одна женщина в твоем роду ни при каких обстоятельствах не отказывалась от собственного дитя.

- Значит я буду первая! – взревел командир, а её следующие слова повергли меня в шок. - Этот ребенок – демон. Ты предлагаешь мне, воительнице, чьи собратья полегли в многовековой войне с этими тварями, чьи солдаты отдали жизни за свободу и процветание нашей расы, мне, дочери короля эльфов, своим молоком вскормить демона? Я еле сдерживаю себя, чтобы не придушить его собственными руками!

Я зверел от услышанного. Даже понимая ее чувства, принимая во внимание ненависть к врагам, я не мог согласиться с таким отношением к собственному чаду. В империи не редки случаи вышвыривания новорожденных из дома, как ненужный мусор, либо продажи в рабство. Эта дикость, ничем не обоснованная человеческая жестокость, шокировала даже меня, демона. Везло тем, кого из жалости приютили в семья крестьян, как меня. Но решения о судьбе младенца полностью лежали на главе семейства – мужчине, в крайнем случае на отце, если ребенок был зачат в прелюбодеянии. В женщине от природы заложен инстинкт материнства, и я не раз наблюдал, как в деревне убивались матери, теряющие своё чадо. Неужели у эльфов всё иначе?

Я посмотрел на Иллиам. Она бережно держала голосящий сверток на руках, так жаждущий любви матери. Вспомнил слова старика, и во мне взревел протест против своего командира. Матери-суке, что легла под демона, понесла от него, дала жизнь ублюдку. Я вспомнил себя. То, что был выброшен родными в неизведанный мир, к незнакомцам. Иногда, по ночам мне слышатся непонятные звуки, я чувствую ни с чем не сравнимый запах, ее… но на утро он всегда растворяется в суете дня.

- Ты виновата, Лайнеф! Ты, а не невинный ребенок! - прорычал я в пустоту. - Не хотела его, так лучше убила бы в утробе. А теперь что? Мучиться ему всю жизнь от того, что собственная мать переполнена ненавистью?

Всё это было так мерзко, отвратительно, гадко, что впервые я испытал презрение к собственному командиру, которым столько долго восхищался, считая безупречным. Но именно сейчас, вдруг, мне вспомнилась другая Лайнеф. Не эта замученная неиссякаемой злобой женщина, а та, что стояла передо мной на коленях, с беспокойством взирала на рану, и осторожное касание её пальцев моей щеки. Оказывается, она может проявлять сочувствие, но почему в тот момент она снизошла до меня, простого солдата, ведь много наших было убито, не менее храбрых и достойных. Почему я? Я не раз задавался этим вопросом, и всегда один и тот же ответ - её не понять. Но здесь, в этой комнате, сейчас, мне все стало предельно ясно и очевидно. Это она моя мать! Та, кто в ненависти к мерзавцу, моему отцу, родила демонского ублюдка. Эта ненависть распространилась и на меня. Но дьявол! Не может быть! Ложь!