Евгений Шепельский - Эльфы, топор и всё остальное Страница 40

А где Рондина? Может, готовит войска к битве?

Я набрался лихости и начал говорить, пытаясь использовать все свое красноречие. Я обращался к сатрапу, к его военачальникам и к патриархам, и даже к неведомой тени.

Зря распинался. Ибо когда я закончил, бросив на стол сатрапу списки предателей и тех, на кого сатрап мог опереться, он хрипло — почти безумно — рассмеялся.

— Явятся в шатер? — переспросил он. — Предатели — ко мне в шатер? Ха-ха-ха-ха!

— К тебе в шатер, — сказал я. — Я говорю правду, что подтверждают эти списки, начертанные руками предателей, с оттисками их личных печатей. Я не шпион Арконии. Я — Фатик Мегарон Джарси с гор Джарси. Вот мой отряд, с которым я шел от Долины Харашты. Мы оказались втянуты в конфликт случайно, и случайно же я узнал правду о том, кто предатель. И я готов заложить свою голову, что Аркония намерена уничтожить всех, кто имеет касательство к власти Фрайтора. Стоят ли эти сведения жизни двух членов моего отряда, которые находятся в плену у Аерамина Фаерано?

Сатрап хмыкнул и согнулся над столом от безумного хохота.

— Фатик, — произнесла тень, выдвигаясь на свет, — ты был триждырожденным болваном семь лет назад, им же и остался — по сию пору.

— Да разве ж я ведаю, кто мои родители, Рондина? — сказал я. — Дедушка нашел меня беспамятным у подножия гор, когда я был сопливым пацаненком…

— Старая и глупая история, Фатик, — молвила Рондина.

И тут я, наконец, узнал, почему же я болван. Ну а потом подумал под треск барабанов и рев труб и понял, почему я болван триждырожденный.

Мне определенно нужно было хорошо пораскинуть мозгами, прежде чем являться к сатрапу. Брошенные женщины, они, знаете, таят обиду долго…

— Это действительно Фатик М. Джарси, — сказала Рондина, глядя куда-то между мною и приближенными сатрапа. Сизо-черная броня облекала ее тело. — Известный проходимец из варварского клана гор Джарси, воспитанник женоненавистника Трампа Грейхоуна. Напомни-ка мне, умник, как твои горы называются по ту сторону Харашты? В Фаленоре? Козьи Сблевыши?

От ее тона меня прохватил холодный ветер.

— Горы Кучерявого Барана, — напомнил умник — я.

— А-а-а, ну конечно. Родился в хлеву, безродный, там же и…

Она, конечно, не забыла обиды. На ее широком скуластом лице залегли глубокие складки, какие появляются только у людей суровых, безжалостных (у меня таких не было, кстати). А темно-синие глаза теперь напоминали замерзшие озера, лед которых не пробить даже раскаленной пешней.

— Как обычно, вояжируешь с балаганом?

— Я же сказал, что сопровождаю группу паломников в Дольмир! Двое моих… людей захвачены Аерамином Фаерано и сейчас находятся в Сэлиджии. Разве сведения о предателях, что я вам доставил, не стоят их свободы?

Фаворитка сатрапа покачала головой. Прядь темных волос упала на лоб и была отброшена быстрым жестом, который так мне нравился… когда-то.

— Ты дурак.

Самое глупое, что можно сделать в такой ситуации, это спросить «почему?».

— Почему так?

Сатрап хмыкнул, но больше не засмеялся. Его испитая физиономия вдруг поникла, утонула в тенях. Он покосился на Боевую Бабу, как робкий юноша на взрослую тетеньку. И сразу стало ясно, кто главный в семье.

Рондина сказала:

— Я могла бы просто тебя умертвить, без объяснений. Но… знаешь, для тебя… снизойду. Ты принес протухшие вести, Фатик, да еще проехал через весь стан, так, чтобы все могли на тебя наглядеться.

— Я все время смотрел, чтобы не было слежки!

Женщина рассмеялась — как будто горсть ледышек бросили на дно медного кувшина.

— Это уже не имеет значения. Мы знаем обо всем. Начнем с того, что мы перехватили арконийских легатов, что везли баронские списки и грамоты к остальным предателям. Но и это неважно. Джэнно, немедленно пиши письма Багдбору, Кракелюру и Фаерано: пойманы лазутчики арконийцев. Пытать и допрашивать времени нет, мы бросим их перед элефантерией в назидание всем. — Она вновь откинулась в тень. — Понимаешь, Фатик, это мы заманили Арконию в ловушку.

Я избавлю вас от большей части диалогов, монологов, стонов приходящего в себя Монго, странных пришепетываний Альбо, крепких словечек Крессинды и поскуливаний Грэмби. Я не стану подробно расписывать то, как мои глаза не раз и не два заползали на лоб, как я не знал, куда их спрятать, как мои кулаки сжимались и разжимались от бури чувств.

Я просто изложу суть так, как понял ее я — с некоторыми своими домыслами.

Говорил в основном сатрап, пожалуй, он искренне хотел высказаться, а Рондина не препятствовала этому. Будь на моем месте другой человек, ему бы просто свернули шею, но я — это был я, тот, кто пренебрег ею семь лет назад, когда она, безродная, но разбогатевшая авантюристка с извращенным умом, пыталась меня охомутать. Дурацкая прихоть, прихоть собственницы, которая привыкла получать все что пожелает, и, более того, которая умеет получать все, что ей захочется получить.

Кроме меня.

Однако теперь мне предстояло искупить свою вину.

Он говорил, а я слушал, глядя в глаза своей бывшей любовницы.

Сатрап был слабоволен и глуп, как бывают слабовольны и глупы получившие власть по наследству. Забудьте рассказы о благородной крови и надлежащем воспитании правящих каст — все это ерунда и байки для легковерных болванов, свихнутых на идеях элит и монархии. Люди — всегда люди, и даже в правящем доме один из трех сынов непременно будет дурак. И совсем уж плохо, когда этот сын — полновластный наследник престола. Таким и оказался сатрап.

С течением времени он, вялый от природы, терял влияние и среди священников Чоза, и среди рыцарей Храма, не говоря уже о баронах-землевладельцах, которые при нем разнуздались до предела, наконец, он настолько запустил дела, что его главенство над храмовниками и клиром сделалось лишь формальностью, а что до баронов, то они насмехались над ним практически в лицо.

Когда рядом оказалась Рондина (а случилось это полтора года назад), власть сатрапа настолько выродилась, что исправить положение без большой крови было попросту невозможно; страна разваливалась под весом алчности, продажности и сепаратизма. Все властные партии Фрайтора ненавидели друг друга, заключали договоры о вечной дружбе и тут же их нарушали, творили заговоры внутри заговоров и просто никак не желали выступать под общими знаменами по-настоящему. Призрак гражданской войны почти обрел плоть, но при этом главари фракций понимали: пойди они друг на друга войной, немедленно подоспеют арконийцы, и стране — и им самим — придет конец. Собственно, ощущение того, что стране так и так крышка, витало в воздухе уже давно…