Марина Вишневецкая - Кащей и Ягда, или небесные яблоки Страница 40

Вот они и остановили коней. Ягодкина красота далеко, аж досюда, видна — удивился Жар, — так горит, будто маков цвет. До того горит, что Кащей от нее рукой заслонился, дальше ехать не может. Долго они на конях друг возле друга стояли. А потом протянули друг к другу руки и головами тоже потянулись как будто — что такое? зачем? — полыхнула у Жара пасть, пришлось опять повалиться в траву, пришлось свою пасть покрепче руками сцепить. А когда отлежался в траве, от ярости отдышался, выглянул — всё, разъехались наконец. Ягда в Селище понеслась. А Кащея и след простыл. А не простыл — не беда, к ночи точно простынет. И упал в траву Жар, теперь уже не от страха, руки блаженно раскинул, стал в небо смотреть. А только пусто там было. Так пусто, что и поверить нельзя, будто есть, кроме Велеса, и другие боги. Вон стрижи точно есть и ласточки двоехвостые тоже… И зевнул Жар, а после вздремнул, и до тех пор проспал, пока первые звезды не появились. А тогда уже потянулся, освежился ночною росой и в Селище двинулся. Дорогу искать совсем просто стало, только ноздрями води и след не теряй — конский, тяжелый, и Ягодкин, свежий. Быстро шел, иногда бежал, так домой попасть не терпелось. И дышал от этого всё трудней и трудней.

Высокий берег реки — снизу до верха горшками набитый, — издалека одышку его различил. Жар дыхнет и стена в ответ. Змий решил, что дозорные это, вот и крикнул негромко:

— Эй, там, в дозоре! Это — свои!

А стена, будто этого и ждала, затвердила на все лады: «Там, в дозоре! Это — свои?! Эй! Свои?!»

— Говорю же, свои! — обиделся Жар. — Это я, ваш князь возвратился! — и к берегу Сныпяти подбежал.

А над Селищем понеслось уже грозное Жарово: «Это я, ваш князь, возвратился! Это я!..»

Заметался в постели своей Родовит:

— Где Кащей?

А Мамушка лепетала спросонья:

— Сам его же и отослал, князь-отец!

А Ягда уже бежала по Селищу в одной холщовой рубахе. И люди тоже уже выскакивали из домов. У кого меч был в руке, у кого копье, лук и стрелы. Сами не знали еще, зачем их с собой захватили. А только когда на берег высокий выбежали и Жара у Велесова истукана глазами нашли, — как пот прошибает, так ярость людей прошибла. И они закричали:

— Не плыви! Там и стой!

А только Жар все равно шагнул на свадебный плот. Все три шеста в руку сгреб — на плоту они невредимо лежали — и вот уже стал от берега отплывать. И люди тогда опять ему закричали:

— Не хотим тебя больше!

— Не князь ты нам!

— Выгнал тебя степняшка, мы и вздохнули!

А Жар шесты в дно речное упер и глаза узить стал. Людей на берегу высоком высматривать: кто какие слова говорит, кого мечом за них наказать, а кого и огнем, — дайте только доплыть! Нет, не смог различить. Одно видел: плотно, стеной сплошною стоят, как на свадьбе его стояли. И закричал:

— Священный брак уже совершился!

И многократное эхо под небеса понеслось: «Священный брак уже совершился!»

— Слышите? — закричал. — Это боги мне вторят!

И опять приумножилось: «Это боги мне вторят!» И от этого вовсе уже осмелев:

— Я хочу говорить со своею сестрой и женой!

И тогда из-за спин Ягда вышла. При свете луны ее красота совсем другою была — не той, что при свете дня. Как белое облако в черной ночи лучилась ее красота.

— Ягодка! — так Жар сказал и добавил негромко: — Я по тебе скучал…

И когда над водой отзвенело, отшептало, отшелестело: «Я по тебе скучал!» — Ягда крикнула:

— Уплывай! Не муж ты мне и никто! Уплывай по добру, по здорову! Туда, куда наших идолов сплавить хотел!

И люди тоже, как эхо, загомонили:

— Уплывай!

— Река тебя унеси!

И затрясся от ярости Жар. От бессилия и от ярости. И огонь сам из пасти его рваться стал. И тогда он выхватил первый шест, и поджег его, и в высокий берег метнул. И от ужаса ахнули люди, шарахнулись, некоторые и побежали уже. А Жар и второй шест поджег, снова бросил не целя — в них во всех, ненавистных, вздорных, предавших:

— Велес вас разрази!

И попал — на ком-то зажглась рубаха. И голос чей-то от боли завыл.

А под Селищем будто бездна разверзлась, будто из преисподней неслось и неслось: «Велес вас разрази!» И притихли от ужаса люди, и еще от края попятились.

— Внуки вепря! — это Ягдин был крик. — Или нет у вас копий и стрел? Или Перун вам не бог?

— Внуки вепря! — это голос Ляса издалека, с крыши его зазвенел — зазвенел громче струн.

— Внуки вепря! Или Перун вам не бог?

Или в бой не водил вас Симаргл?Или ваши сердца одряхлели без битв?Или князь ваш давно уже не Родовит?Или дед у него не бесстрашный Владей?Или славные дни миновали?

Каждый слышал: эти слова слетаются к Лясу прямо сейчас, оттого-то так радостен его голос, оттого струны его звенят, будто вот-вот порвутся. Тетива на их луках должна так от радости трепетать и стрелы вот так же в полете звенеть! И волнение охватило людей, не дослушали они до конца новой песни — снова к обрыву ринулись. И хотя Жар поджег и третий свой шест, стоял на плоту и целил то в одного из них, то в другого, не дрогнул никто. Первым Сила стал в Жара стрелы пускать, а потом и Удал, а потом и все остальные. И даже ребятки, пяти-семи лет, которых Кащей стрелять научил, и те от взрослых не отставали.

А только стрелы Жар на лету поджигал, в воздухе стрелы, как мошкара над костром, горели и опадали. А те, которые и попадали в него, толстую Жарову кожу царапали только. И тогда размахнулся кузнец, прошептал:

— Симаргл, помоги! — и бросил в него копье.

И Удал метнул. И у Калины тоже в руке копье оказалось. А Корень у Дара, у деда своего, копье отобрал и тоже в змия послал.

Чье из них угодило ему в бедро? Потом долго спорили люди. А мальчишки, чтобы спор их решить, долго в Сныпять ныряли, три копья из реки принесли. Дар, Удал и кузнец в них признали свои. Значит, это Калины копье Жара пронзило. А только это узналось потом. Сейчас, среди ночи, каждый из четырех криком победу справлял.

А пятым, кто громче всех закричал, Жар был. От боли кричал, от бессилия, от ярости и обиды. Так кричал, что плот под ним закачался. Так кричал, что стена его крик устала и повторять. Или плот его от стены далеко уже был? Уносила Жара река — прочь уносила, как люди ее и просили.

А теперь люди молили своих богов — о том их молили, чтобы боги не вернули им Жара — как идолов их домашних однажды вернули. Смотрели вслед Жару, видели, как он меч Родовитов из-за пояса вынул и древко копья пытается отпилить, — потому что острый, с углами был наконечник, если его обратно тянуть, можно и не вынести боли! — смотрели на это и снова богов просили: только бы вспять Сныпять не потекла, только бы не вернула им змия!