Войцех Жукровский - На троне в Блабоне Страница 40

Из тронной залы вынесены большие зеркала, в стенах торчали крюки, свисала паутина, похожая на летящих нетопырей. Одно зеркало установлено напротив трона, дабы участник Примерки насмотрелся на себя, натешился — вот он каков на троне!

Толстяки с носищами цвета алых пионовых бутонов, заморыши с торчащими кадыками, старички с седыми усами, обвисшими как две сосульки, даже молодые люди с взъерошенными гривами, в свитерах, по моде обшитых кожей на локтях, — все, похоже, рассчитывали, что при завтрашней жеребьевке им выпадет КОРОНА. И почему бы малость не поцарствовать? Никто не чувствовал себя хуже того, кто отсюда ушел! А кем заделался! Брадобреем!

Ученик брадобрея, явно под мухой, в заплатанном белом халате, с ножницами и гребешком в нагрудном кармане, весело напевал:

Люди стали дерзки ноне,все позволено… аж страсть!Раз отчизна наша тонет,бритву пусть хватает власть!Я брею, и в сердцеликующий звон.Ведь после владыкия сяду на трон.

Шутливая песенка жалобно билась под разрисованным плафоном, будто жужжала большая навозная муха. Однако торжества я не заприметил даже на лицах, жадно впивавшихся глазами в тусклое зеркало. Кое-кто примеряли короны из фольги или из жести, украдкой принесенные из дому. Караульные гнали их взашей. Иные заглядывали в мутное серебро зеркала, словно в навороженное будущее, срывались с места, испуганные собственной физиономией, шутовским костюмом. Быстро сбегали по ступеням, словно за ними гнались.

Наконец очередь дошла и до меня. Я поднялся на возвышение, устроился на подушках, почерневших от сальной грязи. Из проваленного сиденья вылезали и кололись пружины. Когда-то позолоченные подлокотники совсем облезли, захватанные тысячами потных рук. Это уже не был тот Трон: даже оставленный своим хозяином, он еще сохранял величие, а сейчас всякое величие было отсюда изгнано.

В зеркале рядом с моим лицом отражались две слюнявые морды скучающих бульдогов. У меня рыжая шевелюра — черную повязку на один глаз, и готов старый пират, обрюзгший от пьянства. Нынче многие пьют втихаря… Меня передернуло: а вдруг вдохновенные руки коронованного парикмахера сказали про меня всю как есть правду?

Гавкнули стражники, и я удалился с опущенной головой.

Хлопцы, едва присев на трон, срывались, будто птицы с ветки, и, догоняя меня в коридоре, засыпали вопросами.

— Ну и как? — смеялись они. — Нижнюю-то часть легче приспособить к трону, чтоб в самый раз пришлось? Вот отсюда и уходят людишки, уверенные: не наблюдается, мол, особых препятствий, чтобы малость, хоть с годишко на пробу, не поцарствовать.

— Только начинать придется с капитального ремонта. — Узелок показал большим пальцем на исписанные стены: многочисленные кандидаты на трон увековечили свои имена обломком кирпича, углем или просто гвоздем.

— Срочно необходимо обновить!

— Хоть бы закрасить надписи на стенах…

— Ладно уж, вон того усатого съездить по морде — и то дело, глядишь, дурость у него из башки и повыбили бы. Сияет, будто судьба избрала его вождем блаблаков.

— А меня, дорогие, на трон никакими коврижками не заманить! Не только на этот — засиженный, рваный, с вылезающим волосом… Но и на новый не имею ни малейшей охоты. Я знаю, сколь тяжела корона. И знаю, кто ее захватил и укрыл. Для себя одного… Уверен, в короне он никогда не покажется народу. И все же, поверьте мне, можно управлять и не будучи на троне.

— Если сегодня любой, свое седалище к трону примеривший, думает лишь о казне, как бы до нее добраться, — горе Родине! Какое будущее впишет ваше перо на страницы хроники? — возбужденно напирали на меня парни.

— Мы сами растрачиваем свои силы, калечим характеры. Обновление с себя начинается, а это выдержки требует, да и болезненно.

— Дальше откладывать невозможно! — кипятился Узелок. — „Начинайте с себя“! Легко сказать. Ведь это значит рассредоточить силы. А силы объединять надо, в единстве наша правота. Когда нас много, и Директор хвост подожмет.

— А вы сами лучше тех, кого собираетесь изгнать? Достанет ли вас на самопожертвование? Сумеете ли жить для народа?

— Ясное дело. Ведь мы совсем не такие! — отмечали они горячо. — Если начнется, можете на мае положиться.

Правдивые, полные энтузиазма лица вызывали доверие, и я шепотом сообщил им:

— Сегодня, после полуночи, в беседке в замковом парке. Не привлекать внимании стражи, без пения и криков. Дело важное.

— Придем все! — заверили они, их шепот прозвучал как клятва верности.

Мы разошлись в полумраке улочек, слабо освещенных газовыми фонарями. Я нарочно назначил более поздний час, чтобы успеть переговорить с друзьями предварительно. Не стоит сразу же посвящать ребят в наши планы: а вдруг у них окажутся длинные языки? Начнут хвалиться, и заговор раскроется.

Я не спеша прогуливался по опустевшему парку. Не хватало своего угла, топчана, где можно удобно вытянуться, снять надоевшую сумку, которая давила меня хомутом, будто конягу. Как сильно пахли неубранная листва, давно не кошенные газоны и последние розы, вопреки всем холодам доцветавшие на клумбе! В пруду два лебедя, уловив ветер в крылья, плавно разрезали воду, колебля звезды — их множество насыпалось в воду; искупавшись, звезды всеми цветами радуги переливались на небе.

Я сел на скамью, вытянул ноги и отдыхал, пока меня не сморил сон. Проснулся в полной темноте, где-то далеко белыми пятнами маячили лебеди. Показалось, очень поздно, но раздались чистые звуки Эпикуровой трубы и возвестили полночь.

Я прокрался в беседку, благоухало вином, значит, меня опередил артиллерист; скамья заскрипела — это Бухло поднялся поздороваться, схватил в свои железные объятия. Взволнованный Мяучар сообщил:

— Знаю, как вас провести в замок.

— Я тоже все знаю, — пропищал веселый Мышик. — И там, где кот не проскользнет, там проскользнет лихая мышка.

— А этот котовый путь для меня подойдет?

— Лишь бы влезть на крышу, а там везде мостки для трубочистов, дорога простая. Сегодня полнолуние, совсем светло… Нам будет легче пробраться.

— Не хочу становиться лунатиком, — воспротивился я и тяжело плюхнулся на скамейку.

— Осторожно! Хвост мне придавил! Даже среди друзей мне все время грозит внезапная и неожиданная гибель! Если уж погибать, то геройски, чтобы обо мне песни слагали, вот!

— Придушили Мышика,задавили задом!Слёз по нем не слышно.Ах он бедолага!Слёз — что кот наплакал…—

напевала опоздавшая Виолинка.