Юлиана Суренова - Книга 6_Путь тени Страница 40

– Но память… Это ведь… – Евсей был так поражен, что не сразу нашел слова.- Она – олицетворение времени… Она – само время!

– Теперь вам ясно, почему мы не ценим его?

На мгновение караванщики застыли с открытыми ртами, глядя друг на друга ничего не понимавшими глазами.

– Но… – повернувшись к странному собеседнику, начал Евсей. – Время ведь как тропа, которая идет к горизонту не зависимо от того, стоим мы или бежим. Мы можем не думать о его существовании, забыть, но от того не станем бессмертными.

– Можем быть, – голос горожанина звучал спокойно и ровно. Он не спорил, не возражал, не убеждал в своей правоте, в общем, не вел себя так, как было свойственно для воина. Так что глядевший на него Лигрен даже подумал: "Если у них такие стражи, какое же служители?" – А, может быть, и нет.

– Как же нет, когда…

– Вы не пробовали забыть и помните, что смертны. Мы же все забыли и не знаем, смертны ли мы.

– Потому что когда кто-то умирает, вы забываете о его смерти, – Евсей кивнул. Он начал понимать. Более того, его очень заинтересовал подобное отношение к вопросам жизни и смерти.

– Да, – вновь кивнул страж, – именно так… Странники, я вижу, вы не простые торговцы, раз вас заботят не цены на нашем рынке, а вопросы веры. Однако я был послан встретить караванщиков. И я всего лишь страж. Остальное вам лучше обсудить со служителями. Уверен, они с радостью объяснят даже больше, чем вы хотели бы узнать, стремясь обратить в свою веру.

– Да, спасибо, – Евсей оживился, его глаза заблестели. У него появилась цель. И стремление поскорее достичь ее.

В душе Атена тоже шевельнулся интерес, однако, он был вызван совсем другим:

– Что ты там говорил о ценах? – спросил он.

– Вот, – губ горожанина коснулась тонкая улыбка, – наконец-то я вижу перед собой купца, а то все странствующие мудрецы…

– Странствующие мудрецы? – он никогда раньше не слышал подобного сочетания слов и потому, поддавшись любопытству, отвлекся от того, что, казалось бы, должно было быть для него главным.

– А, – небрежно махнул рукой страж, который выглядел так, словно речь шла о какой-то обыденности, – к нам приходят разные гости. В основном – ищущие что-то: правду, истину, знание, смысл жизни и счастье…

– Странствующие мудрецы… – задумчиво проговорил Евсей. – О них говорилось в легендах. Но ведь они жили давно, очень давно. Еще в те времена, когда снежная пустыня не разделяла города.

– Давно, недавно, – воин пожал плечами, давая понять собеседникам, что не видит особой разницы.

"Ну конечно, – караванщики поняли его куда лучше, чем если бы он стал вдаваться в пространные объяснения, – ведь когда время безразлично, когда нет прошлого и будущего, но лишь настоящее, твои воспоминания сливаются с воспоминаниями предков, становясь единой памятью…" Так что единственное, о чем спросит Евсей, было:

– И что с ними стало, с этими мудрецами? Они нашли то, что искали?

– Наверно. Иначе бы не остались у нас.

– Это чувствуется, – взглянув на странного горожанина, хмыкнул Евсей, подумав: "И их, видимо, было немало, раз кровь мудрецов проявляется в горожанах до сих пор, делая даже воина мыслителем".

Атен же, взглянув сперва на одного собеседника, затем на другого, спросил:

– Погодите, как остались? Ты хочешь сказать, что вы позволяете чужакам оставаться у вас…

Вздрогнув, остальные караванщики напрягли слух, ускорили шаг, спеша подойти поближе к горожанину, чтобы не пропустить его ответ.

Страж медлил. На его лице впервые с мига встречи отразилось чувство. И это было удивление.

– А почему бы нет?

Все были поражены. Люди разом открыли рты, втянули в себя побольше воздуха, чтобы потом, заговорив, не останавливаться как можно дольше. Но так как говорили все разом, не слушая друг друга, просто стремясь выговориться, то в наполнившем воздух гуле нельзя было разобрать ни слова. Впрочем, никто не обращал на это никакого внимания, продолжая в том же духе, ведь главным было не выслушать, а сказать.

Действительно, почему нельзя остаться? Разве боги установили запрет? Они просто оставили городам право самим решать. А жители оазисов, не желая ни с кем делиться своим счастьем, предпочли отказывать всем подряд. За столетия все к этому так привыкли, что караванщики перестали спрашивать. Впрочем, бывали случаи, когда горожане предлагали разделить свое счастье… Конечно, не всем, а избранным.

"Дело даже не в этом, – спустя какое-то время понял Евсей, погрустнев, – ведь речь идет о мудрецах. Значит, о том времени, когда города были другими, жизнь была другой. А сейчас…" Думая примерно о том же, Атен внутренне напрягся. Он слишком хорошо знал своих спутников, чтобы не понимать, что должно вот-вот произойти.

– А мы? Мы тоже можем остаться?

– Да.

– Да? Ты имеешь ввиду – да?

– Ну да, да!

– И… – Атен глядел на него с подозрением, словно ища под снегом яму, как "нет" среди всех "да". – Мы все можем остаться? И нам не придется за это ничем платить?

Страж провел рукой по гладко выбритому подбородку, затем почесал затылок.

– Вообще-то, я никогда не слышал ни о какой плате. Все просто остаются.

– Достаточно спросить разрешение у Хранителя?

– Да. Но никто не будет против. Это просто знак вежливости… А, – затем, вспомнив что-то важное, страж хлопнул себя по лбу, – еще нужно принести клятву.

– Богу – покровителю города?

– Вот-вот.

Караванщики закивали, соглашаясь. В том городе, из которого они были родом, подобную клятву приносили все горожане, причем делали это в тот же день, когда проходили испытание.

"Город должен быть единым. Поэтому нужен один небожитель-покровитель для всех.

Порою никто, кроме Хранителя и жреца не знал Его имени, но это и не важно.

Главное, чтобы Он был, чтобы на Его помощь можно было рассчитывать, чтобы было кому молиться о помощи… А когда особенно любопытные спрашивали служителей, как молиться, когда не знаешь имени, – им обычно отвечали – "Называйте Его просто "господином", Он услышит вас и поймет к кому вы обращаетесь, поскольку связаны с Ним Клятвой покровителя…" И, все же, всем всегда хотелось знать, кто Он… " Евсей огляделся вокруг:

"Говорят: "Знак бога стоит на Его творениях", – вспомнил он старую пословицу, а затем присмотрелся повнимательнее к окружавшему его миру. – Госпожа Кигаль ценит лишь душу, Ей безразлична внешняя красота оборачивающегося в тлен. К чему украшать то, что, в конце концов, станет лишь куском льда? Единственное, что может сохраниться в снегах пустыни, это храм на вершине холма. Но не окружающие город стены. Зачем же их столь старательно украшать? Они слишком прекрасны для города богини смерти.