Рыцарь из ниоткуда. Книга II. Сборник (СИ) - Бушков Александр Александрович Страница 41

Короткие истории всех троих оказались скроенными на одну колодку: всякий раз появлялся неприметный, даже в чем-то скучный субъект, по описаниям, один и тот же (среди обитателей замка не обнаружен). И предлагал поработать в поместье герцога — как он уточнял, герцог из тех магнатов, что ради развлечения занимаются помимо более традиционных для благородного увлечений (охота, вино, девки, азартные игры), еще и всевозможными науками, конечно, из чистой блажи. Жалованье предлагал такое, что ни один из троих не колебался и минуты… Предложение это у них не вызвало них малейших подозрений: многие знали, что таких титулованных скучающих богатеев имеется немало (что занятно, порой, пусть и редко, иные из них открытий не совершали, но добивались интересных с точки зрения серьезной науки результатов, еще и оттого, что, в отличие от многих ученых, в средствах были нисколечко не стеснены, наоборот, могли на свое хобби швырять золото пригоршнями).

Управитель встретил их, можно сказать, радушно (хотя, как и подобает персоне его положения в общении с мастеровщиной, смотрел свысока). Поселили там, где они и обитали до вчерашнего вечера, сразу обеспечил бытовые удобства: еда в комнату, сговорчивые служанки. На другой день появились мэтр Балард (тот, что цинично самоубился) и мэтр Инсари (тот, которого взяли живьем). Бегло расспросили, попросили показать свое умение и остались довольны.

С неделю работой их особенно не утруждали: говоря языком имперской науки, заканчивали монтаж установки, доводили до ума. Стеклодув немного паял, трубки и змеевики, Слесарь доводил до кондиции все железное, бронзовое и медное, Лаборанта мэтр Инсари учил работать с мерками — стеклянными и металлическими ковшиками, сосудами и прочими емкостями. Дело было знакомое, и он легко усваивал здешнюю специфику, не особенно и отличавшуюся от того, чем он занимался в университете.

Потом работа пошла всерьез — самая безобидная работа, на взгляд Лаборанта (остальные двое, никогда в подобных ученых заведениях не работавшие, попросту не могли определить своего отношения к тому, что наблюдали). Лаборант согласно ценным указаниям мэтра Инсари (мэтр Балард, подобно армейскому генералу, был птицей высокого полета и в рутинные мелочи не вникал) засыпал в колбы и реторты тщательно отмеренные порошки, наливал жидкости, что-то подогревал на жаровнях (часто строго по точным часам), что-то выпаривал, производил прочие манипуляции — в точности как в университете, в точности, как там, представления не имея, для чего это нужно и зачем. Он только быстро обнаружил существенное различие: в университете почти всегда готовый продукт после его изучения приходилось таскать в сливную яму, а здесь полученное всегда сливалось и ссыпалось в стеклянные и бронзовые емкости, иногда все до капельки-крупинки, иногда строго отмеренное количество. Но над этим безусловно не следовало ломать голову — благо по прошествии месяца управитель выдал им обещанное жалованье, до грошика, так что к чему было заморачиваться?

Лаборант первым подметил некую странность: герцог, которого вербовщик отрекомендовал как рьяного любителя ученых занятий, за месяц в подвале так и не появился. Что было несколько странно — но опять-таки, когда карман оттягивают такие деньжищи, подобными пустяками как-то не заморачиваешься.

Потом все изменилось — самым пугающим образом. Лаборант под чутким руководством мэтра Инсари залил и засыпал в дюжину соединенных с «инкубатором» сосудов все необходимое (для чего и неинтересно), подключил источники электричества и еще какие-то жгуты в оплетке, вроде бы металлические, идущие от непонятных ящиков. (Лаборант клялся и божился, что это, по его мнению, вовсе не источники электричества, каких он навидался в университете, — что-то другое.) Одни жидкости и порошки ничем не пахли, другие жутко смердели. Одни можно было черпать пригоршней, другие следовало лить и сыпать со всеми предосторожностями — с голыми руками не лезть, надевать перчатки из толстой кожи с рукавами по локоть. Это опять-таки как две капли воды походило на те порошки и жидкости, с которыми он имел дело в университете — там тоже хватало ученых зелий, способных обжечь или разъесть кожу.

Вот только то, что потом началось, уже нисколечко не напоминало университет, вообще ни в какие ворота не лезло, так что волосы норовили встать дыбом…

В подвал в сопровождении обоих мэтров спустился герцог — причем оба мэтра несли корзины с младенцами числом три. На вид — самые обычные: живехонькие младенцы, мирно посапывавшие в двух корзинках (именно в таких, лубяных с подстилочкой, крестьяне и горожане победнее таких крох и носят).

А потом мэтр Балард так хладнокровно, словно чай заваривал или чистил зубы, одного за другим бултыхнул младенцев в сосудище в неописуемого цвета жидкость…

Двое, Лаборант и Стеклодув, буквально оцепенели, застыли статуями не в силах ни шелохнуться, ни пошевелить языком. Слесарь оказался человеком другого склада — он сломя голову кинулся из подвала, но тут же вернулся, белый как полотно, постукивая зубами. Потом он рассказал, что у подвальной двери его встретили двое молодчиков, судя по одежде, егеря, с крайне недружелюбными физиономиями: встретишь такого в лесу, все грибы-ягоды отдашь, не дожидаясь, когда откроет рот. И, поглаживая рукоятки скрамасаксов, посоветовали возвращаться назад и не пороть горячку — чтобы им не возиться потом лишний раз, жмурика закапывая.

Встав перед трясущейся от страха троицей, герцог произнес краткую, но выразительную речь. (Лаборант говорил: вот чего у него не отнять, так это умения выражаться кратко, без пустого многословия, но крайне убедительно…) Сказал герцог примерно следующее: начинается важнейший научный опыт, которым его инициатор обессмертит свое имя и удостоен будет всех мыслимых ученых наград и титулов. Что это за опыт, они по своей сиволапости все равно не поймут, и пытаться нечего, а потому он и объяснять не будет. Как подсобные труженики у мэтров они его вполне устраивают, а потому, хотят не хотят, придется и далее трудиться со всем прилежанием. Ну, а если попытаются сбежать, далеко уйти не дадут, и когда поймают, сами поймут, что лучше бы им и на свет не родиться. А вот если станут работать по совести, получат потом в награду месячное жалованье.

И повторил для тугодумов: здесь ничего не имеет общего ни с колдовством, ни с черной магией — вот Лаборант, если ему такая уж нужда, может проверить (он увидел у Лаборанта в вырезе рабочей рубахи крест Единого). Герцог ничего не имеет против, наоборот, просит удостовериться, чтобы работалось лучше и спокойнее. Даже приказывает, пожалуй.

Ну, коли приказ… Лаборант, выпростав крест на ремешке, добросовестно обошел оба подвала, постукивая зубами и читая все молитвы, какие знал от родителей, прикладывал крест к самым непонятным штуковинам. Безрезультатно. Герцог не соврал.

После чего герцог внес кое-какие разъяснения. Эти научные работы, недоступные их пониманию, ведутся по приказу короля Сварога — как с целью победить соседей, так и для собственного удовольствия. И показал короткий указ с Малой королевской печатью. Грамоте Лаборант выучился давно, в университете без этого нельзя. Стеклодув и Слесарь из-за своих занятий грамоту тоже разумели, пусть и плохо. Они клялись, что грамота им показалась доподлинной (а о секретных знаках на королевских указах они слыхом не слыхивали и определять их не умели). Герцог закончил с улыбочкой: хочешь не хочешь, ребята, а придется. При успехе озолотите и себя, и семьи, вышедши, домики построим, семьи выпишем… Ну, а сбежите, искать вас буду даже не я, а люди короля Сварога, голубиной кротостью никогда не отличавшиеся…

Безвыходное было положение. С одном стороны — приятная тяжесть золота в карманах, и с другой — масса нехороших вещей в случае поимки. И, главное, грозный король Сварог, с коим, как всему Талару известно, шутки плохи. Лаборант слышал краем уха о секретных мастерских и тайных работах — да и оба других некоторое представление имели. Как не впервые в их положении, их повязали в первую очередь не золотом, а тайной. Одно утешало взъерошенные души: только в старых сказках мастеров с тайных работ всех скопом уничтожали после того, как становились не нужны. А обещания, что говорить, смотрелись заманчиво…