Дмитрий Емец - Свиток желаний Страница 41

Мечник мрака и Алкид ждали. Лицо светлого стража было отрешенным. Казалось, он сплетает в сознании маголодию, испепеляющую мрак. Вот она уже готова… Теперь ей остается лишь соприкоснуться с флейтой и скользнуть к цели. Обезображенное же шрамом лицо Арея выражало нетерпение. На нем читалась простая и ясная мысль – мысль, что отрубленные головы не играют на музыкальных инструментах.

– Начали! Чего тянем? – нетерпеливо спросил Арей.

Алкид сосредоточенно кивнул, показывая, что тоже готов.

– Раз… – медленно начал считать Фукидид.

Он развел ладони, готовясь к хлопку сразу после счета «три», как вдруг за сценой что-то глухо лопнуло. Звук был таким, как если бы в гулкой комнате кто-то уронил глиняный горшок.

Фукидид вскинул голову и перестал считать.

– Шкатулка материализовалась! – сказал он.

– Плевать! Время еще есть!.. Шкатулку возьмет тот, кто сохранит голову и крылья! – нетерпеливо крикнул Арей.

– Или голову и дарх!.. – уточнил вислоусый Алкид, с надеждой посмотрев на свою флейту.

– Два… – недовольно произнес Фукидид.

Стою я перед входом в гроб.Вот этот красный жуткий гроб.И так боюсь я этот гроб.Вот этот красный жуткий гроб, —

заиграла в голове Мефодия невесть откуда взявшаяся мрачная песенка.

Однако прежде чем прозвучало «три» и ладони Фукидида соприкоснулись в хлопке, в коридоре с гримерными еще что-то произошло. Мефодий увидел нечеткое сияние, пробившееся сквозь стену. Он вообще не заметил бы его, не обладай способностью видеть ауры и энергии. Маленький красноватый шар, похожий на шарик для настольного тенниса, скользнул вдоль пола и сразу погас. Это был первый случай, когда Мефодий столкнулся с магической искрой.

Для златокрылых и Арея вспышка также не осталась незамеченной. Причем им она явно сказала больше, чем неопытному Мефодию.

– Измена! Там кто-то из темных! – крикнул Фукидид и бросился по проходу между рядами. Златокрылые последовали за ним. Алкид разочарованно оглянулся и развел руками, показывая Арею, что дуэль придется отложить.

Улита, Даф и Мефодий побежали вдоль пыльного занавеса за кулисы. Актерская курилка с диваном, узкий коридорчик – и они выскочили туда, где были уже златокрылые, – к гримеркам. За ними, тяжело дыша разрубленным носом, несся Арей.

У дверей светлые и темные стражи приостановились, соображая, следует ли им опасаться друг друга и не последует ли нападение в спину, а затем одновременно ворвались в гримерку. Их гостеприимно встретили трильяж и мягкий пуфик. Запах пота и духов. Шляпа тореадора, которая была бы велика даже быку. Блюдце окурков. Лысеющий плющ на окне. Пара пожелтевших плакатов с автографами мух и знаменитостей.

Взгляд Алкида скользнул по трильяжу и остановился на полу, где не погас еще круг, который остается после поспешных черномагических телепортаций. Присев на корточки, Алкид принялся внимательно разглядывать что-то на полу.

– О свет! Здесь кто-то был! Нас опередили! – крикнул он и, повернувшись, лицом к лицу столкнулся с Мефодием.

Внимательный взгляд светлого стража скользнул по его лицу, волосам, мечу Древнира в опущенной руке. Мефодию почудилось, что в этом взгляде он видит то, что редко когда или даже никогда не находил у Арея, – усталое сострадание.

– Вспомни о своем эйдосе, Буслаев! Ты на дурном пути! Я вижу твое тело мертвым, а эйдос навеки погубленным… Мрак всегда расплачивается с теми, кто служит ему, это да, но, увы, фальшивыми деньгами. Помни, Буслаев: «Igni et aqua interdicere!» Ты близок к тому, чтобы эти слова прозвучали!.. А с тобой, Арей, убийца света, мы еще увидимся. Только, боюсь, не теперь. Сейчас главное – свиток, – устало сказал Алкид и вышел.

Другие златокрылые последовали за ним, материализуя крылья. Катон беспомощно оглянулся на Улиту и пожал плечами.

– Завтра в шесть! Опоздаешь – поломаю памятник Долгорукому! – крикнула ведьма.

Мефодий заметил, что в гримерке недалеко от погасшего круга валяется шкатулка. Крышка была открыта. Второе дно бесцеремонно отброшено в сторону. Теперь шкатулка никуда больше не исчезала, да и не могла исчезнуть, поскольку охранные заклинания были уничтожены, а вместе с ними пропала и способность шкатулки к телепортации.

– Нас кто-то опередил. И нас, и златокрылых! А теперь мне хотелось бы понять: кто? – сказал Арей.

Он присел на корточки, разглядывая остаточное магическое сияние.

– Я не могу определить, чье оно. Мы хватились слишком поздно, – сказал он с досадой.

– А если это был Лигул? Это вполне в его духе, – предположила Улита.

Арей медленно покачал головой.

– Лигул? М-м-м-м-м… Это не исключено, но я все же думаю, что это не Лигул.

– Почему?

– У Лигула не хватило бы отваги сунуться сюда в одиночку. Он, как большинство важных недоносков, любит иметь рядом большую свиту. Этот же телепортационный круг явно рассчитан на одного. К тому же Лигул не владеет магией красных искр… Здесь же мы имеем дело с кем-то, кто наряду с силой, которую дает дарх, использует еще и силу темных колец. С кем-то, кто работает не на мрак, а на себя…

Внезапно Арей замолчал и зорко взглянул на Мефодия.

– Что с тобой, синьор помидор? На тебе лица нет. Тебя терзает мораль, пилит нравственность и отравляет совесть?

– Златокрылый сказал, что видит мой эйдос погубленным, а тело мертвым… – повторил Мефодий.

Арей нахмурился.

– Меф, он точно так сказал? Что ты умрешь и все такое?

– Да.

– Отлично. Тогда тебе повезло.

– Почему?

– Потому что этот Алкид антипророк. Я слышал о нем. Единственный в своем роде. Все его предсказания сбываются. Не было случая, чтобы он ошибся.

– Вот видите!

– Не перебивай. Разве ты не слышал, я сказал «антипророк»? Его предсказания сбываются с точностью до наоборот. Скажи он, что ты будешь жить долго и счастливо и победишь всех врагов, тебе следовало бы сразу лечь в гроб и закрыться крышкой. Так-то, синьор помидор. Живи и радуйся!

Голос Арея звучал убедительно. Так убедительно, что Мефодий не мог не поверить ему. И лишь странная – горькая и одновременно двусмысленная – складка, которая появилась в углах рта Арея в первую секунду, тревожила Буслаева. Однако он вскоре выкинул ее из головы.

– А что такое «игни эт…»? Ну чего Алкид мне сказал? – вспомнив, спросил он у Даф, когда они вновь погрузились в громыхающую колымагу Мамая.

– Igni et aqua interdicere? Это означает отлучить от огня и воды. Формула изгнания. Ее применяли в Риме, но ее же использует и свет, – рассеянно пояснила Даф.

Она озабоченно разглядывала длинную царапину на спине у Депресняка и потому не придала своему ответу особого значения. Одна из маголодий стражей, хотя и вскользь, все же зацепила Депресняка, скользнув по кожистому боку и крылу. Утешало лишь то, что на Депресняке все заживало как на собаке. Несмотря на то, что он был котом.