Колин Мэлой - Империя Дикого леса Страница 41

Разыскали и доставили в усадьбу странствующего травника, который утверждал, что родился в диколесской чаще. Он считался самым могущественным колдуном во всем лесу, могущественней северных мистиков, отвергших ее, когда она искала их совета.

«Дикари», — подумала она. «Знахари и дикари. Скоро они узнают, что такое истинная мощь».

Травник тихо сидел в кабинете вдовы, с безразличным видом оглядываясь вокруг. Одет он был едва ли не в отрепья, а на его макушке красовалась остроконечная шляпа. Белая патлатая борода доходила до самых колен старца, и в ней, казалось, нашли себе приют самые разнообразные живые существа.

— Нет, — сказал он наконец, когда досыта напился макового пива и опустошил поднесенную тарелку с рагу. — Невозможное это предприятье. Коли тело давно померло, то душу ему не вернуть. Вот подали бы мне его сразу, как преставился. Тогда очень возможно. А нынче — нет. Для такого дела сосуд нужон. А не туша гнилая.

— Какой сосуд? — спросила она, наклоняясь вперед, уязвленная в самое сердце тем, что этот отвратительный старик назвал ее сына гнилым. Это слово вызывало перед глазами невыносимые образы.

— Семечко, — проговорил он медленно, словно учитель, скупо отмеряющий ученикам свою мудрость. — Можно взять от плода семечко, и пусть плоть сгниет, обмануть его да заставить прорасти в стакане с водою.

— Вы хотите сказать, что душу моего сына можно вселить в стакан воды? — недоверчиво спросила губернаторша.

Травник заворчал.

— Нет, — сказал он. — Я сказать хочу, что искра жизни остается в самых крошечных кусочках тела и ее можно обманом — коли верное заклятье знать — заставить прорасти сызнова, да, правда, еще нужна подходящая би-о-сфера.

— Но как? И что вы имеете в виду под биосферой?

— Вам надобно смастерить для мальчика новое тело. Такое, чтоб все тонкости плоти и крови повторяло. Посадить туда семечко. Только тогда сумеет жизнь сызнова прорасти.

Она знала игрушечников, умевших создавать изумительной сложности механизмы вроде заводных кукол, которых ей в детстве дарили на дни рождения. Эти наверняка смогут собрать что-то подобное.

— Но где взять семечко? — спросила она.

Старик улыбнулся, обнажив ряд на редкость уродливых желтовато-коричневых пеньков.

— Зубы, — сказал он. — Надобно зубы раздобыть.

Так она и сделала; тело было тайно извлечено из могилы — присутствовали только она сама и невысокий, крепкий могильщик по имени Нед. Она смотрела, как он копает, и держала для него фонарь. В конце концов гроб достали. К этому времени Александре было уже все равно, в каком состоянии находится тело ее умершего сына. Она знала, что это — всего лишь использованная шелуха, банановая кожура, выброшенная на свалку. Она вырвала зубы один за другим, методично, словно ощипывала курицу, прежде чем отправить ее в духовку.

На следующий же день могильщик Нед был изгнан.

Но, чтобы создать нового мальчика, механическую копию живого, настоящего ребенка, нужны были специальные знания. Это был не простой механизм, не фарфоровая кукла, которая хлопает глазами и писается, когда ей поднимают левую руку. Перед ней стояла задача повторить работу Создателя, божественной сущности. Для этого она искала совета кузнецов и механиков, игрушечников и инженеров. Особенно известен своим искусством был медведь, живущий отшельником в самом отдаленном уголке Южного леса. Вот уже несколько поколений его семья ремонтировала усадебные часы. Сам медведь славился изготовлением маленьких безделушек — механических свиристелей, в точности повторявших поведение своих образцов из плоти и крови и носившихся стаями, стрекоча и заслоняя солнце, над рыночной площадью, где он продавал игрушки вопящей от восторга малышне. Но он не мог воссоздать человеческое дитя в одиночку. Для этого ему нужна была помощь механика Снаружи, человека, который существовал в легендах одних лишь игрушечников и жестянщиков. Он объяснял это дрожащим голосом, стоя в кабинете губернаторши, а та прожигала его взглядом со своей стороны письменного стола.

— Его зовут Кароль Грод, — сказал медведь. — Думаю, вместе мы могли бы смастерить такую вещь.

Чтобы доставить механика из какой-то отдаленной лачуги Снаружи, послали двух орлов. Губернаторша подивилась, как легко приказать принести себе что угодно, вещь или человека, из одной только прихоти. Демон в груди уже полностью завладел ею, и Александру не интересовал рассказ старика о том, как многие десятилетия его творения — крошечные приспособления из латуни и меди с замысловатыми механизмами внутри, щелкавшими и жужжавшими — поражали и восхищали Внешних детей и взрослых. Но его мастерство затмил дивный мир, который люди нашли на экранах и в компьютерах, механика забыли и забросили, он оказался никем.

Зато теперь у него появилась цель — здесь, в мире, который его племя называло Непроходимой чащей. Что ж, старик и медведь в уединении принялись за работу и начали создавать тело, в котором должна была поселиться душа Алексея. Душа ее сына.

Глава тринадцатая

Встреча у Древа

Эсбен ворошил крюками сучья в костре и вдыхал темнеющий лесной воздух. Здесь, в чаще, ночь наступала быстро — высокая стена деревьев рано начинала загораживать садящееся солнце. Где-то вдалеке ухнула сова. Он невольно вздрогнул, потихоньку начиная тревожиться. Они с девочкой расстались уже много часов назад; он ожидал, что она вернется до заката. Кроме того, его слегка беспокоил голод. Он довольно быстро съел все, что они припасли в сумке; что и говорить, его аппетит порой выкидывал такие шутки. А Прю обещала, что принесет еще еды — она ведь обещала, не правда ли?

Он перевернул одну из догоравших веток, от которой тут же разлетелись искры, и воткнул крюки в свежее поленце, лежащее рядом с костром. Ему подумалось, если уж он и годится теперь на что-нибудь, так это на то, чтобы поддерживать костер. Крюки для этого подходят как нельзя лучше: если ему вдруг придется остаток жизни добывать пропитание, поддерживая костры, у него получится отлично. Сколько уже прошло… тринадцать лет, верно? С тех пор, как его грубо лишили лап — скальпель хирурга расправился с ними за какие-то пять минут. Глядя в огонь, он слегка поморщился от накатившего воспоминания о боли. Обжигающей боли.

Внезапный шум заставил его вздрогнуть: где-то за границей света раздался шорох.

— Кто там? — крикнул он. Ответа не последовало. Шорох прекратился. Эсбен поправил вязаную шапочку и слегка рыкнул, сердясь на невидимку за то, что нарушил его покой. — Ладно, — сказал он темноте. — Ну и не показывайся.