Бернхард Хеннен - Меч эльфов. Наследница трона Страница 41

— Война очень древняя. Обе стороны наносили друг другу ужасные раны на протяжении веков.

Эльфийский рыцарь перевел. Люку показалось, что в его голосе все еще слышатся отголоски гнева.

— Ее родители никогда не покидали этот мир, говорит она. Они не причинили зла ни единому человеку.

Люк задумался. Он мог сказать, что во время больших войн не считаются с подобными мелочами. Такова правда. Причем жестокая. Он не имеет права еще больше ранить ее! Ему хотелось подарить ей мир. Но он не хотел обманывать ее.

— Три года назад эльфийские воины напали на мою школу. Они убили детей и учителей. В тот день я хотел жениться на своей подруге. Эльфы отняли ее у меня. С тех пор я ее больше не видел. С тех пор мой рыцарский орден думает о мести. Мы пришли сюда, и тому только одна причина. Мы хотели отомстить.

Девочка выслушала перевод и сразу же ответила. Ее голос звучал взволнованно и отчаянно.

— Но ведь вы же рыцари! Как вы можете отвечать на несправедливость несправедливостью? Ты можешь забыть боль от утраты своей подруги, когда видишь, как страдаю я? Рыцари Альвенмарка защищают слабых. Что же вы за рыцари такие?

У Люка слезились глаза. Он пытался посмотреть на нее, но Мириэлль немного отодвинулась от его ложа. Теперь она стояла перед большим шаром с ярким светом. Неужели это свеча так ослепляет его? Он осознал, что прячется за неважными вещами, чтобы уйти от ответа. Если он хочет быть настоящим рыцарем, придется отвечать.

Люку хотелось увидеть эльфа, но он был невидимым, между светом и теменью. Только голос.

— Я… мы…

Ему показалось, что его раздели. Быть рыцарем — всегда означало для него все. С того самого дня, много лет назад, когда в его деревню приехала Мишель.

— Ты еще рыцарь? — перевел эльф.

— Да!

Он не колебался ни секунды. И только когда это слово вырвались у него, он задумался, имеет ли он право претендовать еще на этот титул.

— Тогда я могу тебе верить. Ты не убийца. Ты будешь защищать детей?

Люк растерялся. Ее слова разрывали ему сердце. И ответ на ее вопрос мог быть только один.

— Я буду защищать тебя даже ценой своей жизни. — Его голос был грубым, гортанным. — Клянусь в этом Тьюредом, своим Господом.

— Можно этой ночью я буду спать в твоей комнате?

Люк уставился на бледный овал. Что происходит в душе девочки? Если бы он только мог видеть черты ее лица, его выражение. Она эльфийка! Может быть, это, в конце концов, такой план — поколебать его верность братьям по ордену?

От эльфов можно ожидать чего угодно, этому его учили всегда. Но ведь она всего лишь ребенок… Может быть, ее послала Эмерелль?

— В ее комнате спит молодой тролль, — пояснил голос переводчика, хотя Мириэлль ничего не сказала. — Он храпит настолько сильно, что она не может уснуть. Она хочет принести сюда свой матрас и постельные принадлежности. Она очень устала. Тролль… пахнет несколько крепковато. Ты не воняешь, говорит она.

— Пусть приходит, — несколько натянуто сказал Люк. — Надеюсь, я не храплю.

Эльфийский рыцарь перевел его слова. Затем Люк услышал шаги и шорох одеял. Он хотел еще раз извиниться перед ней. Но что сказать? Все его слова покажутся пустыми.

Девочка что-то спросила у эльфа. Люку показалось, что тот уклоняется от ответа. Мириэлль снова повторила вопрос.

— Что случилось?

— Она хочет, чтобы я рассказал ей сказку. Глупую историю, которая только дает ложные надежды!

— Сколько же ей лет?

— Семь.

— И ты думаешь, надежда может принести вред?

— Кто ты такой, чтобы читать мне лекции?

Люк пожал плечами.

— Сколько тебе лет, рыцарь?

— Я исчисляю свою жизнь уже не годами, а столетиями. Мой возраст не интересует меня уже давно. С той зимы, когда Альфадас стал королем Фьордландии, я перестал считать. — Гордый воин отбросил высокомерие. Его голос звучал устало и печально.

— Для меня прошло чуть больше десяти лет с тех пор, как мне было семь. Как думаешь, кто из нас двоих лучше понимает чувства девочки? Поверь, что она сможет выдержать смысл истории, которую хочет послушать. Она ведь и так ее уже знает, иначе ведь не просила бы тебя.

Стройная фигура, вся в белом, показалась из темноты. Заморгав, Люк попытался узнать ее. Но слезящиеся глаза все еще отказывались служить ему.

Эльф склонился к рыцарю.

— Умно говорить научился ты в своей школе. Теперь я лучше понимаю, почему вы, люди, так падки на учение Церкви.

— Среди себе подобных я считался слабо одаренным, потому что у меня что на уме, то и на языке.

Люк представил себе взгляд эльфа как прикосновение. Воин был совсем близко к нему. Молодой человек отчетливо ощущал запах оружейной смазки. А еще от воина исходил другой, приятный аромат. Но не духов.

— Мириэлль спрашивает об истории, которую записала моя старая подруга незадолго до смерти. Наряду с другими вещами в ней рассказывается о мышлинге по имени Широконос. Он создал для моей подруги серебряную руку. Хотя он был ростом всего лишь с твой безымянный палец, он считался одним из самых способных волшебников, механиков и алхимиков, когда-либо живших в Альвенмарке. Он умел заново создавать потерянные конечности. — Хотя девочка, очевидно, не понимала язык людей, эльфийский воин понизил голос до шепота. — Широконос был мастером, какого не будет уже никогда. И то, что о нем написала Ганда, разнесло его славу по даже самым отдаленным уголкам Альвенмарка.

У Люка было такое чувство, что эльфийский рыцарь улыбается, хотя лицо его оставалось всего лишь овалом.

— Книга Ганды, как и все истории о кобольдах, — смесь правды и самой сумасбродной лжи. Это было очень давно. Ганда жила во времена святого Жюля. Именно он и отрубил ей руку. Точнее сказать, тот, кто скрывался под личиной Жюля. Но я отвлекся. Благодаря ее книге Широконос стал настолько известен, что к нему стали приходить калеки со всех уголков Альвенмарка. Ламассу и минотавры, самые разные кобольды и фавны, апсары и даже последний змеиный маг. И Широконос был слишком приветлив, чтобы отказать кому-либо в просьбе. Я ведь говорил тебе уже, какие маленькие мышлинги… Он погиб. Просто растворился в воздухе. Не убежал. Говорят, он стал единым целым с тем местом, где работал, на поляне в дубовом лесу неподалеку от Яльдемее.

— Но как можно питать ложные надежды после такой сказки?

— Это еще не конец истории. Вот сейчас и начинается сказка. С тех пор как Широконос умер, говорят, что на той поляне, с которой он стал единым целым, случаются чудеса. Иногда, если прийти вовремя, с чистым сердцем, силы Широконоса срабатывают. Очень редко кто-то, кто проводит ночь на поляне, обнаруживает наутро, что излечился. За столетия туда ходили тысячи. Я не знаю никого, кто по-настоящему излечился бы после исчезновения Широконоса. Со временем туда ходят все меньше и меньше. Но сказка о зачарованной поляне продолжает жить. Она пробуждает мечты, которые могут окончиться только горьким разочарованием. Поэтому я не хотел рассказывать Мириэлль эту историю.