Дмитрий Веприк - Легенда о гибели богов Страница 41

— Я знаю, кто ты такой! — слышит о себе Человек-с-гор. — Ты проходимец!

Получив по голове дубиной, этот слепец не обрел ни пророческого дара, ни поэтического вдохновения. Знахарь улыбается, но чтобы оценить значение этой улыбки, хорошо бы иметь зрение.

— Ладно, — произносит слепец, найдя на ощупь чашу с вином. — Твоя цена, знахарь!

Человек-с-гор снова улыбается и называет цену, от которой незрячие глаза слепца вылезают на лоб:

— Три таланта золота!? — задыхаясь от избытка чувств, повторяет он. — Да ты с ума сошел, бродяга! Ты даже не поднимешь такую тяжесть.

Это не так — но Человек-с-гор не спорит.

— Я и не стану этого делать. Мы вместе истратим это золото на посвятительные дары великому и светлому богу Аполлону. Так что, прозрев, ты еще и получишь случай прославить себя своим благочестием.

Слепца эта перспектива не слишком вдохновляет:

— А что если у тебя ничего не получится? — интересуется он, ловя обостренным слухом перешептывание слуг и домочадцев. — Чем ты тогда возместишь свое нахальство?

— Каждый из нас может ошибаться.

— Я позабочусь, чтобы прогнали тебя палками до лаконийской границы.

— Это жестокое и несправедливое условие, — слышит в ответ слепец. — Но я принимаю его.

— Что же требуется от меня?

— Сейчас — сидеть тихо, не задавая пустых вопросов.

Затихает даже шепот. Сперва слепец чувствует легкие прикосновения пальцев знахаря. Потом приходит странное ощущение тепла, перед внутренним взором вспыхивает ожерелье огней, чуть кружится голова и немеет тело. Ему чудится падение — а потом он видит свет.

Не выдворенные домочадцы следят за происходящим, как за священнодействием.

— Теперь можно взвешивать золото.

Однако убедившись в исцелении, слепец начинает торговаться. Три таланта золота, заявляет он, за такой недолгий труд — вещь неслыханная:

— Особенно для такого оборванца, который не сумел даже обзавестись новым плащом.

Человек-с-гор глядит на него, улыбаясь:

— А годы, потраченные мной на обретение моего знания — они ничего не стоят? — интересуется он. — Годы поисков, лишений, одиночества?

— Я собираюсь платить тебе за выполненную работу, а не за неприятности прожитой тобой жизни!

Он еще улыбается:

— Ну, если цена чрезмерна...

Быстрое и легкое движение руки. Излеченный хватается за глаза. В них снова темнота. Уже навсегда. Знахарь уходит, и никто не решается задержать его.

Однако вечером, садясь у общего очага, Человек-с-гор знает, что это последний такой вечер.

— Только что в мое окно влетела стрела, — говорит он замкнувшемуся в себе хозяину.

— Ты сам виноват, — слышит он в ответ. — Ты не уважаешь людей. И ни с кем не хочешь считаться.

Знахарь протягивает руку за миской с пшенной кашей:

— Это люди не хотят считаться со мной... Впрочем, я уже понял, что для меня пришла пора покинуть славный город Спарту.

Ночью Медея, дочь Ээта, жена Эгея, царя Аттики, видит сон.

Ей снится могучий воин, запрягающий в парное ярмо двух огнедышащих быков, от дыхания которых осыпается пеплом трава. Однако огонь бессилен против воина, спокойны великие горы ее страны, увенчанные короной вечных снегов, и она глядит во все глаза, как укравший ее сердце гонит упряжку под стены замершего в трепете города, чтобы вспахать каменистое поле, посвященное богу войны...

Медея просыпается от детского плача. Ее сын испуган каким-то ночным кошмаром, и жестом прогнав прибежавших служанок, она переносит его на свою постель. Успокоенный, он, наконец, засыпает.

Медея закрывает глаза — и видит прежний сон.

...Поле вспахано, и одинокий воин, шагая по пашне, бросает в глубокие борозды зубы дракона. Когда брошено последнее зерно невиданного посева, человек поднимает голову. Он смотрит на гребень крепостной стены, на нее, на стоящего рядом царя Колхиды. «Я выполнил условия, царь! — кричит человек — Твой черед платить!». «Погоди, Ясон, — отвечает Ээт, — дождемся урожая». Ясон не успевает возразить. Он видит ползущие из земли верхушки бронзовых колосьев — которые оказываются наконечниками копий. Сомкнув ряды, выросший из земли отряд наступает на посеявшего зубы дракона. Медея слышит хохот отца, вскрикивает — и просыпается.

Ее единственный сын испуганно всхлипывает с открытыми глазами. Она снова прогоняет служанок, снова усыпляет его, засыпает — и сон возвращается.

...Оттесненный рядами копий, человек отступает к городской стене. Бросив на землю свой щит, он вдруг поднимает тяжелый камень — и швыряет его в центр строя. Ряды воинов разрываются. Теперь они дерутся друг с другом, ломая оружие и с воем сходясь в рукопашной. Бросившись вперед, человек смешивается с ними и его меч сразу окрашивается кровью. Воины гибнут один за другим...

И вот как прежде, одинокий воин стоит под стенами города. Вокруг него только трупы. «Я выполнил условия, царь! — кричит он. — Я вспахал поле, я засеял, я же еще и собрал урожай. Плати!»...

Медея просыпается — и долго лежит с открытыми глазами, пытаясь понять вещий смысл знака судьбы. Теперь уже в полном сознании происходящего она видит себя усыпляющей стерегущего священную пещеру дракона, снимающей руно и выносящей эту добычу тому, кто опьянил ее любовью.

Разбудив служанку, задремавшую в смежной комнате, Медея отправляет ее сидеть возле сына. Божества не посылают с такой настойчивостью беспричинных снов. Если ее разум бессилен понять их значение — придется прибегнуть к магии.

В запретной для всех прочих комнате Медея смешивает мирру, смираксу и ладан перед статуей черной богини Гекаты. Статуя вырезана из корня дикой руты. Серебряный свет полной луны падает через узкие, пробитые под потолком окна.

— Услышь меня и приди, ходящая ночью среди дорог и перекрестков, — рисуя на плитах пола магические знаки, произносит Медея, — земная и небесная Бомбо, приносящая воздух, враждебная свету, спутница Ночи, радая лаю и пролитой крови, тысячеликая лунная Мормо, страшная мертвым — приди и прими мою жертву!

Шуршат шныряющие под ногами маленькие серые ящерицы. Медея бросает на пол горсть черного порошка, роняет на него искру.

И в мерцании огненных знаков постигает страшный смысл вещего сна.

Недобрую ночь, когда взбесившийся ветер гонит грозовые тучи над Пелопонессом, Человек-с-гор проводит в пещере, скрытой в зарослях одного из склонов Тайгета. Из стебля фенхеля вытряхнут тлеющий уголек на собранную кем-то прежде кучу хвороста, и раздутое дыханием пламя разбегается по сучьям. Протянув к огню озябшие руки, Человек-с-гор оглядывается, разглядывая свое убежище.