Зловещие истории - Танит Ли Страница 42

— Куда это направляется ваша таинственная компания?

— Земля исчезает. Небо скоро упадет. Вы можете последовать за нами, если захотите.

— Ну и где ваша настоятельница?

— Какая разница. Все места как одно, когда Мир гибнет.

Вот так уклончиво ответив, хотя, может, этого ответа было более чем достаточно, она выскользнула из его захвата. И потом все они ушли и унесли с собой шкуру льва.

Седревир спешился и, ведя коня в поводу, отправился следом.

Вскоре дорога пошла в гору. Религиозная процессия двигалась все дальше, а Седревир следовал за ними. Неожиданно лес расступился. Рыцарь огляделся и увидел, что они вышли к подножию Северных скал, хотя рыцарь не мог толком разобрать, что там впереди. Лес тут не был таким уж густым, скалы впереди выглядели странно обнаженными. И только теперь он увидел конечную цель паломников. Впереди показалась полуразрушенная часовня — странное сооружение без крыши.

Откуда-то сверху лился мерцающий свет. Сначала Седревир не понял его природы, а потом, задумавшись о словах монахини, он вгляделся в небо, и странное видение открылось ему. Оно наполнило его сердце глубокой скорбью и страхом. Казалось, небо скрыто балдахином, который закрыл и луну, и звезды. Тем не менее этот балдахин был великолепно украшен. По всей его длине протянулись узоры из золота и серебра, замершие, словно нанесенные кистью неведомого художника. И пока Седревир смотрел на все это, ему стало казаться, что балдахин падает, что он медленно, дюйм за дюймом, приближается к земле. И казалось, ничего живое не могло сбежать от него, что всему, что окружало рыцаря, суждено быть раздавленным. И оно так искусно было вылеплено, словно большая черная крышка гроба. Теперь он отчетливо видел бриллианты, искусно вделанные в металл, лилии из жемчуга, асфодель из сверкающих топазов, гиацинты из фиолетового корунда — смотреть на них не мог. В глубине своего сердца Седревир заплакал. Бог, встревоженный развращенностью человека, обрушил небо, чтобы уничтожить свое творение. Тем не менее он тоже чтил красоту небес. Ни безжалостная вода, ни всепожирающее пламя не могли бы стать упокоением для рода человеческого, а вот черный воздух с цветами из драгоценностей… Да, Седревир заплакал, переполненный жалости к Творцу, любовью и надрывным страхом, и смирением. И поэтому он последовал за процессией в часовню и увидел, как они тушат свои свечи, и теперь они были озарены только падением медленных огней с неба.

Но там, где они положили шкуру льва, на земле вспыхнул огонь. Шкура полыхнула, и пламя разделилось. Словно из неё вышел олень с золотой отметиной на лбу. Мгновение он был совершенно отчетливо виден, а потом растаял во тьме, и огонь угас, словно его и вовсе не было.

Через часовню, среди молчаливых наблюдателей пронесся ветерок. Он был резким, но пока ещё слишком слабым — ветер всех ветров, собравшихся под крышкой неба. Когда ветер стих, могло показаться, что он зарылся в пыль, стоило ему только коснуться земли.

Взглянув через стены без крыши, Седревир увидел, что балдахин уже совсем близко, а в центре каждого из цветка драгоценных камней был глаз. И тогда рыцарь опустил голову. И обрушились небеса…

Не было ни тепло, ни холодно. Не было слышно никаких звуков, ничего не было видно. Ни одной мысли не осталось в голове рыцаря. Нечто поглотило весь мир, пожрав абсолютно все. А после темноты был свет. После смерти сна — новое пробуждение. И оказалось, что рыцарь Седревир, в доспехах, в одиночку, стоит на горном склоне. Где-то далеко внизу лежал бескрайний мир, и теперь его можно было рассмотреть во всех деталях — словно у ног рыцаря раскинулось бескрайнее море. А вокруг было небо — розовато-синее со стороны рассвета. Облака опускались все ниже, двигаясь неторопливо, словно лебеди утром на пруду. И небо тоже было полно золотых и серебряных цветов, как и рухнувшая крышка гроба. Но эти цветы напоминали больше узоры, вытканные на гобелене. И когда рыцарь распрямился, ему показалось, что они коснулись его лица и плеч. Они мягко касались его, не ломаясь и не падая.

А впереди ещё выше, среди скал был замок, который будто вырастал из горы, и казалось, он был из золота. А под ногами рыцаря была дорога, вымощенная лазуритами и сапфирами. На обочине дороги у подножия скал примостились деревья. И хоть ветви их были в цветах, на них висели плоды, которые сверкали, как маленькие зеркала, и источали аромат, подобного которому не было ни у одного плода и ни у одного цветка на Земле. Случайно или по замыслу, невозможно было прийти сюда, но вера и воля могли сделать невозможное.

Вот так Седревир вступил в Королевство Воздуха, и перед ним встал Замок Кости, ослепив рыцаря своей славой.

Тогда он подошел к воротам и протрубил в рог, издавший длинную, вибрирующую ноту, дверь в воротах открылась без единого звука. Перед рыцарем открылся двор замка. Он был вымощен мрамором, и башни поднимались одна над другой, как языки пламени, вершины которых было не разглядеть. В центре двора росла бурая ива, искривленный ствол которой искрился серебром. На её ветвях висели мечи, копья и щиты, раскрашенные в цвета многих десятков рыцарей, так что дерево это выглядело весьма своеобразно. Под ним рыцаря ожидала девица, одетая в мешковину. Её волосы были белыми как соль, а её глаза — мертвенно-бледными, зеленоватыми, как потертое стекло. Но она была прекрасна.

— Постой, рыцарь, ты должен оставить тут свое оружие и доспехи.

— Точно так же, как остальные? — заметил Седревир.

— Да. Но не все вернулись за ними — это правда. Но вы вошли в Королевство Воздуха и должны соблюдать его законы.

Седревир обнажил меч и снял щит с плеча, а потом отдал ей вместе со своим шлемом. И дева подняла все это железо, словно то и вовсе ничего не весило.

— Кто охраняет вас, госпожа? — спросил он тогда её. — Вы одна, и почему вы выдвигаете то суровое требование любому человеку, который приходит сюда?

— У меня есть защита, пусть и невидимая. Я — Моргаинор, и я сама охраняю это место и сокровища, которые вы ищете.

— Охраняете от таких, как я… — тихо добавил он низким голосом.

— Заходите в башню, самую высокую, и поднимайтесь вверх по лестнице.

При этих словах Седревир побледнел, и сердце его забилось очень сильно.

— А нет другого способа?

— Это