Сергей Шведов - Каган русов Страница 42

- Мне нужны наемники, боярин Аристарх, - твердо сказал Ингер. – Не менее десяти тысяч. Лучше если это будут варяги или полабские славяне. Война там закончилась и наверняка ты найдешь немало охотников послужить великому князю Киевскому.

Сказать, что Аристарх пришел в восторг, выслушав Ингера, значило сильно погрешить против истины. С другой стороны, и уклониться от выполнения столь важного поручения он не мог. И князь, и его ближники отлично знали, что у Аристарха обширные связи и в Варгии, и в Полабье. А в охотниках послужить щедрому государю в тех краях никогда недостатка не было. Так что патрикию пришлось, скрепя сердце, приниматься за дело. Утешал он себя тем, что пока князю Ингеру удастся собрать новую рать для похода, в Днепре много воды утечет. У великого князя Киевского появятся новые заботы и новые враги. Особенно обнадеживало Аристарха то обстоятельство, что к власти в Итиле после долгой смуты пришел молодой и активный каган-бек Иосиф. Вряд ли Иосиф вот так просто смирится с потерей Тмутаракани, а следовательно у Ингера и Асмолда будет с ним еще много хлопот. Окрылило Аристарха и письмо, полученное от сына Константина. Император Роман выразил старому патрикию личную благодарность за преданность и прибавил к теплым словам довольно приличную сумму, а также выразил надежду, что благородный Аристарх и впредь будет способствовать процветанию Византии.

К сожалению, далеко не все в Киеве и вокруг него складывалось так, как хотелось бы патрикию. И главным его огорчением был княжич Святослав, который рос и набирался ума с поразительной быстротой. Святославу было уже четырнадцать лет, и он с охотою вникал в государственные дела, к которым его стал приучать отец. Киевский княжич был, что называется, в породу. И внешне очень походил на князя Ингера. О внутренних его качествах можно было только догадываться. Ибо Святослав неохотно шел на откровенность не только с патрикием Аристархом, но и со своей матерью Ольгой. Еще три четыре года и этот смурной не по годам отрок войдет в возраст и станет надежной опорой своего отца. Но более всего и княгиню Ольгу и патрикия Аристарха огорчало то, что Святослав был убежденным язычником и на все попытки матери, приобщить его к христианской вере, отвечал лишь пожатием плеч. Его кумиром был Перун, покровитель больших свершений и воинских побед. Удивляться этому не приходилось, учитывая то, что все его детство проходило под присмотром воеводы Асмолда, который был Белым Волком, ведуном Ударяющего бога.

Для Ольги приобщение Святослава к христианской вере стало навязчивой идеей. Она во что бы то ни стала хотела вырвать старшего сына из под влияния волхвов и направить его помыслы к постижению истинной веры. В этом она видела свое предназначение на земле. Патрикий Аристарх с прискорбием вынужден был констатировать, что с годами княгиня становится все фанатичнее, упрямее и глупее. Чрезмерное властолюбие Ольги, не находя выхода в серьезных делах, делало ее вздорной и капризной в отношениях с близкими. Все это привело к тому, что Святослав стал сторониться матери, а та не нашла ничего лучше, как обвинить в этом мужа, князя Ингера. Конечно, Ингер жену свою не любил и крайне редко появлялся в ее покоях, но встречам сына с матерью он не препятствовал и даже пытался примириться с Ольгой. Без всякого успеха, впрочем. Княгиня ненавидела своего мужа, чем дальше, тем больше, ставя своими словами и действиями патрикия Аристарха в довольно неловкое положение. Не выдержав капризов сестричады, Аристарх настоятельно посоветовал ей заняться воспитанием дочери Евпраксии и младшего сына Вратислава. Евпраксия была на три года старше Святослава и уже вступила в возраст невесты. В отличие от братьев она была христианкой. Ольга собралась было крестить и Вратислава, но осторожный отец Феоктист, настоятель храма Святого Ильи не рискнул это сделать без разрешения великого князя. И был абсолютно прав. Ингер хоть и относился терпимо к христианам, но сам твердо придерживался веры отцов и не видел иного пути для своих сыновей. Мнение Ольги его в данном случае не интересовало вовсе. Крещение Вратислава, да еще без разрешения великого князя, могло бы закончится весьма скверно не только для Феоктиста, но и для всей уже довольно многочисленной общины Киева. С огромным трудом Аристарху и Феоктисту удалось примирить Ольгу с мыслью, что пока жив князь Ингер, о крещении Вратислава не может быть и речи.

Между тем усилия Аристарха стали приносить свои плоды. Варяжские и полабские витязи с охотою откликнулись на призыв князя Ингера, подкрепленный хорошей платой, и сначала сотнями, а потом и тысячами стали прибывать в Киев. Большую помощь в вербовке мечников Аристарху оказал давний знакомец князь Тугомир. А за Тугомиром угадывалась тяжелая рука маркграфа Геро, ставшего почти полновластных хозяином славянских земель в Полабье. Возможно, большое количество христиан среди наемников и показалось князю Ингеру странным, но своего мнения он по этому поводу не высказал, видимо считая, что вера, какой бы она ни была, не помешает мечнику исполнить свой долг перед князем. Впрочем, христиане в любом случае составляли меньшинство среди варягов, а посему и предъявлять Аристарху претензии по этому поводу не было никакого смысла.

Приготовления Ингера к новому походу близились уже к завершению, когда в Киеве объявился княжич Рогволд с тремя сотнями викингов. Судя по всему, Рогволд недостатка в средствах не испытывал, тем не менее он не только сам согласился участвовать в новом походе князя Ингера, но и склонил к этому двух своих товарищей по нелегкому промыслу, норвежских ярлов Франмара и Стурлауга. Князь Ингер с охотою принял в свою дружину нурманов и их викингов, назначив им довольно приличную долю в добыче.

В этот раз великий князь Киевский решил не рисковать. Под его рукой было тридцатитысячное собственное войско и десять тысяч печенегов гана Кури. Все конные дружинники и печенеги шли сушей и только пехоту Ингер решил перебросить к месту высадки морем. Все попытки патрикия Аристарха воспрепятствовать походу закончились ничем. Каган-бек Иосиф так и не рискнул выступить против Асмолда, а в самом Константинополе император Роман никак не мог поделить власть со своими сыновьями-соправителями. Поражение от русов могло дорого обойтись Византии и привести к падению Романа Лакопина. В столь сложной ситуации Аристарх настоятельно советовал сыну Константину и давнему своему знакомцу патрикию Григориусу склонить императора к заключению мира с киевлянами. Князь Ингер хоть и горел жаждой мести, но не мог не понимать, что его новая дружина гораздо менее надежна и хуже обучена, чем прежняя, сгинувшая в волнах Черного моря. А потому, скорее всего, пусть и с неохотою, он пошел бы на мировую. Дабы поспособствовать разрешению конфликта, патрикий Аристарх тряхнул стариной и отправился на одной из боевых ладей к устью Дуная, где уже скапливались воины князя Ингера, готовые к броску на Византию через Болгарские земли. Растерявшийся царь Петр не рискнул оказать грозным пришельцам сопротивления. Византийские послы тоже пока задерживались, и патрикию Аристарху ничего другого не оставалось, как ждать. Впрочем, времени он зря не терял и сумел наладить отношения с двумя самыми, пожалуй, уважаемыми среди наемных варягов людьми, воеводами Фрелавом и Велемудром. Первый был христианином и ближайшим союзником князя Тугомира. Второй являл собой отпетого язычника и еще совсем недавно принимал активное участие в мятеже против короля Оттона. Фрелав и Велемудр терпеть не могли друг друга, а сходились они только в одном, оба с большим подозрением относились к великому князю Ингеру. Но если нелюбовь воеводы Фрелава к Ингеру была понятна Аристарху, то позиция Велемудра вызвала у него удивление.