Майкл Муркок - Буревестник Страница 42

– Ты должен оставить меня, Элрик. Если здесь дела будут обстоять совсем плохо, мы отправимся в Плачущую пустошь. Думаю, что даже Джагрин Лерн не питает никакого интереса к таким бесплодным землям.

– Обещай, что так и сделаешь.

– Обещаю.

Ее обещание немного успокоило его. Он взял ее за руку.

– Самый спокойный период моей жизни я провел в этом дворце, – сказал он. – Позволь мне провести с тобой последнюю ночь, и, может быть, мы обретем частичку прежнего душевного покоя… А потом я отправлюсь в логово печального великана.

Потом они любили друг друга, а когда уснули, их сновидения были настолько полны темными предзнаменованиями, что один будил другого своими стонами, и тогда они просто легли рядом, прижавшись друг к другу, а на рассвете Элрик поднялся, нежно поцеловал Заринию и отправился в конюшню, где нашел своих товарищей – они ждали его, окружив четвертую фигуру. Четвертым был Сепирис.

– Сепирис, спасибо за подарок. Возможно, благодаря им мы успеем, – сказал Элрик. – А зачем ты здесь сегодня?

– Потому что я могу оказать тебе еще одну маленькую услугу, прежде чем ты отправишься в путь – сказал чернокожий провидец. – У всех вас, кроме Мунглама, есть оружие, наделенное особой силой. У Элрика и Дивима Слорма – их рунные мечи, у Ракхира – Стрелы Закона, подаренные ему чародеем Ламсаром во время осады Танелорна. А оружие Мунглама – лишь его воинское мастерство.

– Я думаю, меня это вполне устраивает, – ответил Мунглам. – Я видел, что может взять у человека заколдованный меч.

– Я не в силах тебе дать ничего такого, что по силе или коварству может сравниться с Буревестником, – сказал Сепирис. – Но у меня есть небольшое заклятие для твоего меча. Я узнал его в разговоре с Белыми Владыками. Дай мне твой меч, Мунглам.

Мунглам неохотно обнажил свой кривой меч и протянул его нихрейнцу, который вытащил из-под одежды миниатюрный гравировальный инструмент и, прошептав руну, начертал несколько символов на клинке вблизи рукояти. После этого он отдал меч Мунгламу.

– Ну вот, теперь на этом мече благословение Закона, и ты увидишь, что он сможет гораздо лучше противостоять его врагам.

Элрик нетерпеливо сказал:

– Нам пора отправляться, Сепирис. Времени остается отчаянно мало.

– Тогда в путь. Осторожнее, вам могут встретиться банды Джагрина Лерна. Не думаю, что вы столкнетесь с ними на пути туда, но вот на обратном…

Они вскочили на быстроногих нихрейнских жеребцов, которые уже не раз выручали Элрика, и поскакали из Карлаака в сторону Плачущей пустоши. Поскакали, может быть, навсегда прощаясь с тем, что оставалось позади.

Вскоре они оказались на Плачущей пустоши, потому что через нее лежал самый короткий путь во Вздыхающую пустыню.

Один Ракхир был хорошо знаком с этой местностью.

Нихрейнские жеребцы, молотя копытами по поверхности своего необычного мира, казалось, летели над землей: ноги и в самом деле не прикасались к влажной траве Плачущей пустоши. Они мчались с невероятной скоростью, и Ракхир, пока не привык к этой скачке, крепко сжимал поводья.

В этой области вечных дождей трудно было увидеть, что впереди, к тому же капли дождя текли по их лицам, попадали в глаза, и путники тщетно пытались разглядеть вдалеке горный хребет, проходящий по краю Плачущей пустоши, отделяя ее от Вздыхающей пустыни.

Наконец после целого дня пути они увидели высокие горы, пики которых терялись в тучах, и вскоре, благодаря резвости нихрейнских жеребцов, они уже скакали по глубоким ущельям. Дождь прошел, а к вечеру второго дня и ветерок потеплел, потом он стал сухим и жарким – они спустились с гор и оказались под безжалостными лучами солнца, на границе Вздыхающей пустыни. Ветер здесь шелестел, ни на секунду не прерываясь, обдувая скалы, нагоняя рябь на песчаные дюны – этот шелестящий звук дыхания ветра и дал пустыне ее имя.

Они замотали лица и опустили капюшоны как можно ниже, чтобы этот вездесущий песок не попал в глаза.

Привалы у них были короткими. Ракхир показывал дорогу. Жеребцы мчались со скоростью, в десять раз превышавшей скорость обычных коней, все дальше и дальше в глубь этой бескрайней пустыни.

Разговаривали они мало, потому что трудно было услышать, что говорит другой, за постоянным шелестом ветра, и каждый из них погрузился в себя, в собственные мысли.

Элрик давно уже был в полубессознательном состоянии, и конь сам нес его по пустыне. Альбинос боролся с собственными навязчивыми мыслями и эмоциями, и ему, как почти всегда, трудно было создать объективное представление о собственной непростой ситуации. Прошлое его было далеко не безоблачным, его происхождение вызывало у него отвращение, а потому и настоящее виделось ему весьма смутно.

Он всегда оставался рабом своей меланхолии, своих физических недостатков, самой крови, текущей в его жилах. Он смотрел на жизнь не как на логически обоснованную цепочку событий, а как на ряд не связанных между собой явлений. Он всю жизнь пытался собраться с мыслями и, если это будет необходимо, принять бессистемную природу вещей и научиться жить с этим знанием, однако за исключением тех коротких периодов, когда он переживал сильнейшие личные кризисы, ему редко удавалось связно мыслить достаточно долго. Возможно, причиной тому была его жизнь изгнанника, его альбинизм, его зависимость от меча, его одержимость знанием собственной роковой судьбы.

Что такое мысль? – спрашивал он себя. Что такое чувства? Что такое умение властвовать и стоит ли за это бороться? Может быть, лучше жить, руководствуясь инстинктами, чем думать и ошибаться. Может, лучше оставаться марионеткой богов, подчиняться их прихотям, чем пытаться стать хозяином собственной судьбы, чем противостоять воле Владык Высших Миров и в конечном счете пострадать за свою строптивость?

Так он думал, бичуемый обжигающим ветром, борясь с опасностями природы. А в чем разница между опасностями природными и опасностями неконтролируемых мыслей и чувств? Тем и другим свойственны одинаковые качества…

Но вот его народ, властвовавший над миром в течение десяти тысяч лет, жил совсем под другой звездой. Они не были ни настоящими людьми, ни истинными представителями древних, живших еще до человека. Они были промежуточной ступенью, и Элрик инстинктивно чувствовал это. Он чувствовал, что он – последний в кровосмесительном роду, который, ни минуты не сомневаясь, использовал дарованное ему Хаосом колдовство – как другие используют благоприобретенные навыки – в собственных корыстных целях. Его народ был порожден Хаосом, и ему не требовались никакие самоограничения, никакое умение владеть собой, свойственные новым народам, которые появились с приходом эпохи Молодых королевств. Но даже и эти народы, если верить Сепирису, не были настоящими людьми – те должны были появиться на лике Земли, когда порядок и прогресс станут делом обыденным, а влияние Хаоса будет сведено к минимуму… при условии, что дело Элрика восторжествует и он уничтожит мир, в котором живет.