Сергей Булыга - Черная сага Страница 42

А я смотрел только на Сьюгред. Она смутилась и опустила глаза…

А Торстайн громко и очень сердито сказал:

– Ярл Айгаслав! Мы ждем тебя. И Хальдер ждет!

Тогда я встал и стал рассказывать… О, я рассказывал! И если верить мне, то выходило так, что Хальдер был мне даже больше, чем отец! И что храбрей, умней и добрей его я никого и представить себе не могу. И еще я рассказал, как Хальдер покорил двенадцать наших младших ярлов и что ему платили дань и Безволосые, и Многоречье, и Песчаная Земля. И даже сама Руммалия!

– Да! – говорил я. – Это так! Он был и в Руммалии, и жег их корабли, и грабил города, и даже осадил их Главный Город. И он взял бы и его, и его тоже бы сжег! Но руммалийский ярлиярл пришел к нему, встал перед ним на колени и целовал ему руку – как раб хозяину! И Хальдер сжалился над ним, забрал все ценное, что только было в их Главном Городе, и возвратился к нам в Ярлград!

– А что было потом? – спросил Торстайн.

– Он умер.

– Как?

Я промолчал. Торстайн же усмехнулся и сказал:

– Скрывать тут нечего. Это же и так понятно, что это они ему и отомстили, эти руммалийцы. Они его подло убили. Или как-нибудь отравили. Ведь так было?

– Да, так, – сказал я без всякой охоты. – А ты откуда это знаешь?

– И знать тут нечего! – важно ответил Торстайн. – Враг должен быть убит, а не унижен. Мертвый лежит и молчит, от мертвого никакого вреда не бывает. А униженный всегда будет мстить, пока не отомстит. Ты все сказал?

– Да, – кивнул я.

– Тогда пусть теперь говорит твой человек. Лузай, мы слушаем тебя!

Лузай рассказывал о битвах в Руммалии. Рассказ его был прост и груб, и это белобровым нравилось. Но как только Лузай дошел до перемирия, Торстайн сразу встал и сказал, что они об этом уже слышали, и потребовал, чтобы он им рассказал и о других походах Хальдера. Лузай опять рассказывал. И снова его слушали с почтением – все, даже Сьюгред. Мне было обидно. И так продолжалось достаточно долго. Только уже почти под утро Торстайн опять встал и сказал:

– Довольно. Хальдер, я думаю, уже устал от нас. Пора и нам ложиться.

Нам постелили у огня. Лузай как лег, так сразу заснул. А я просто лежал с закрытыми глазами и думал о том, что я за прошедший день узнал и увидел. А так как всего этого было достаточно много, то я в ту ночь еще долго не спал. Когда же я наконец заснул, мне снился Хальдер: и он был мальчиком, и я был мальчиком, мы стояли на поляне, в руках у нас были мечи – и мы рубились. То он меня одолевал, то я его, то снова он, то снова я, и тогда я кричал, грозил ему…

И этот крик меня и разбудил. Я подскочил и осмотрелся. Лузая рядом не было. И никого в землянке не было. Через распахнутую дверь я видел свет. Так, значит, уже день, подумал я.

– Ярл, – тихо сказал кто-то, – ляг.

Я резко обернулся…

И увидел Сьюгред! Она стояла рядом, на коленях. Я улыбнулся и сказал:

– А, это ты, красавица!

Она насупилась, ответила:

– Так говорить нельзя. Я не твоя раба. Ляг, ярл.

Я лег. А она опустила ладонь на мой лоб и уже почти доброжелательно продолжала:

– Тебе нужно еще немного отдохнуть, и тогда ты будешь совсем здоров.

– А что, я разве был болен? – спросил я.

– Да, очень, – ответила Сьюгред. – Ты ночью страшно кричал. Поэтому отец велел, чтобы все немедленно вышли отсюда и не слышали твоих криков.

– А что, – настороженно спросил я, – разве я кричал что-нибудь такое, чего нельзя слышать другим?

– Нет, почему же, можно, – смущенно ответила Сьюгред. – Мужчины часто так кричат, когда у них есть враг. И так и ты кричал, грозил его убить.

– Кого? Я называл, кого?!

– Да. Называл.

Мне стало жарко. Я думал, думал… А потом воскликнул:

– Но это ложь! Зачем мне убивать его? Он ведь и так уже убит!

– Но, значит, не тобой. Или не так, как ты того хотел.

Вот что тогда сказала Сьюгред и посмотрела на меня! Очень внимательно! Тогда я медленно, как будто невзначай, отвел глаза. А Сьюгред продолжала:

– Сперва отец сильно разгневался. А после засмеялся и сказал, что он теперь все понял! Что Хальдер для того и призывал тебя, чтобы ты все рассказал, как есть, а он, отец, потом отомстил бы тебе за него, за своего сородича. И он отомстит! Но это будет честно, по закону – он вызовет тебя сражаться. На мечах!

– Сегодня?

– Нет. Сегодня ты наш гость. А это будет завтра. И он тебя убьет.

Я снова повернулся к Сьюгред и хотел уже спросить: «А если я его убью?». Но я ничего не сказал. Я просто смотрел на нее и думал, что она очень красивая. И вот что еще: как же мне теперь биться с Торстайном? Это будет очень нелегко!

– Ты что-то хочешь сказать? – спросила Сьюгред.

Я подумал и сказал:

– Да. Я хочу знать, куда подевался мой человек.

– Он сейчас на берегу, – сказал Сьюгред. – Беседует с отцом.

Ну еще бы, подумал я, им же теперь есть о чем поговорить! Лузай ведь должен оправдаться, что он здесь ни при чем, что он всегда был верен Хальдеру. А я буду молчать! Я ничего им не скажу хотя бы потому, что теперь всякое мое слово они будут невольно воспринимать как мою лживую попытку оправдаться. Но этого не будет, нет! Я – ярл! А если и не ярл, то только по рождению, но по тому, как я уйду, я буду настоящим ярлом! Подумав так, я сразу успокоился и, повернувшись к Сьюгред, сказал так:

– Все хорошо. Ступай.

Она не шелохнулась. Тогда я улыбнулся и сказал:

– Ступай, моя красавица! Я больше не держу тебя.

Она сказала:

– Глупый ты.

– Да, глупый, – согласился я. – И потому ступай.

Она ушла. А я лежал. Я знал: завтра Торстайн убьет меня – не зря же ведь Хвакир так выл, когда мы расставались – стоял на берегу, смотрел мне вслед и выл, и выл, и выл! Он, значит, знал, что меня ждет, он чуял это. Да и Белун, конечно, тоже это знал, но промолчал. И знал и Хрт! Но не остановил. А если это так, то, значит, я не просто ухожу, а по его велению. И я буду с мечом, это почетно. А каково было Щербатому, которого просто сожгли?! И он, конечно, проклинал меня. И ведь было за что! И Хальдер, я уверен, тоже проклинал меня – и Хальдер тоже прав, я не ропщу на Хальдера, а теперь я даже благодарен Хальдеру – ведь он позволил мне уйти с мечом. И завтра я уйду. Но я уйду к своим богам, а он ушел к своим. И, значит, нам никогда уже не встретиться. А жаль! Ведь если бы…

Ну, и так далее. Я тогда о многом успел поразмыслить. Я же тогда там пролежал почти весь день. Никто меня не беспокоил, было тихо. И на душе моей тоже было легко и тихо. Я знал, что меня ждет, я приготовился. И мне, признаться, даже не терпелось, я думал, что скорей бы прошел этот день, скорей бы миновала эта ночь, а там – в мечи и в тьму! А там – в неведомую, но, как говорят, счастливую страну! Хей! Хей! И так прошел тот день.

А когда начало темнеть, пришел Торстайн и очень сердито сказал: