Павел Молитвин - Спутники Волкодава Страница 43

Бельвер задумчиво тронула струны лежащей на коленях лютни, и печальная мелодия поплыла над плоской кровлей «Девичьего садка». В небытие уходил еще один день, и матушке не хотелось омрачать дивный вечер думами о Ниилит — не так уж часто ей удавалось насладиться одиночеством, — но мысли помимо воли снова и снова возвращались к чирахской девчонке, которой она, увы, ничем не могла помочь.

Самые строптивые, упрямые и зловредные рабыни, попав в «Садок», понимали, что у них нет иного выхода, как смириться с участью и попытаться найти в ней хоть какие-то светлые стороны. А их, если разобраться, было не так уж мало. Женщина, как бы ни была она свободолюбива, не обладая состоянием, обречена — во всяком случае, в Саккареме — зависеть от мужчины. У воспитанниц «Садка» имелось, по крайней мере, то утешение, что мужчина, во власти которого им предстояло оказаться, будет богат и скорее всего знатен, а стало быть, клетка уготована для них золотая. Главной причиной, по которой рабыни не бегали не только из «Садка», но и из заведений, поставлявших товар в веселые дома и портовые таверны, заключалась в том, что бежать было некуда. Женщина могла быть женой, матерью, сестрой, дочерью, но в любом случае зависела от мужчины — кормильца, защитника и хозяина. Без мужчины она была подобна лежащей на дороге вещи, которую каждый прохожий волен подобрать и присвоить или просто походя втоптать в грязь. Хотя большая часть саккаремцев все еще поклонялась Богине, женщины были самыми бесправными существами в стране.

Куда могла податься Ниилит, даже если бы Шаккара решил не возмещать затраченных на ее приобретение и содержание средств и распахнул перед ней двери «Садка»? В Мельсине у нее ни родственников, ни знакомых, и значит, лучшее, на что она может рассчитывать — место посудомойки в каком-нибудь затрапезном трактире, где придется за харчи и кров удовлетворять любые желания каждого способного заплатить за ночлег голодранца, не говоря уже о хозяине и его сынке. По дороге в Чираху только чудо может спасти девушку от домогательств лихого человека, которых невесть сколько бродит ныне по саккаремским дорогам. И кто, спрашивается, обрадуется этой самой Ниилит в ее родном городишке? То есть дядюшка с тетушкой, конечно, обрадуются, поскольку у них появится счастливая возможность продать девчонку еще раз. Обрадуется — быть может, даже из лучших побуждений — ученый сосед Зелхат Мельсинский.

Скупщик, доставивший Ниилит в «Садок», рассказал Бельвер, что старик, не имея возможности удочерить смышленую девчонку, которую якобы начал обучать своему искусству, решил взять ее в жены, хотя молодая жена в его возрасте нужна как сапоги безногому. Намерение у старика, верно, и впрямь было благородное, и не предложи скупщик Шаккары за Ниилит соответствующую товару цену, может, он бы его и претворил в жизнь. Но, опять же, если вдуматься, что в состоянии дать этот самый Зелхат будущей красавице, даже если сподобится выкупить ее у жадной родни? Полуголодную жизнь знахарки? А когда та войдет в пору, нальется соком и уже только слепой не разглядит ее красоту, сумеет ли дряхлый старец уберечь ее от «золотых» или хотя бы от обычных проходимцев, столь охочих до сладенького? Добрый молодец, что красавицу-вдову, бесприданницу, замуж возьмет, может, и сыщется после смерти Зелхата, да ведь до тех пор сколько девка натерпится, сколько мерзавцев ей под подол залезет, сколько потешит за ее счет подлые свои души? А замуж за бедняка выйдет — та же клетка, труд рабский от зари до заката…

Бельвер вздохнула и вновь начала легонько пощипывать струны. Подобно другим набранным Шаккарой матушкам, она многое пережила, разбиралась в людях и всей душой переживала за своих воспитанниц. Дочь богатого саккаремского морехода, она получила хорошее образование и должна была выйти замуж за весьма достойного молодого человека, однако шторм, погубивший корабль отца, перечеркнул все надежды пятнадцатилетней девушки. В качестве платы за товары, которыми было нагружено погибшее судно, зафрахтовавшие его купцы забрали дом и все отцовские сбережения, так что девушка осталась без средств к существованию и крыши над головой. Отец ее жениха любезно предложил пожить до замужества в их доме, на что она с радостью согласилась, но разговоры о многократно откладывавшейся под разными предлогами свадьбе постепенно затихли и, по прошествии некоторого времени Бельвер с удивлением и ужасом обнаружила, что находится в доме жениха не то в качестве наложницы, не то служанки без содержания. Открытие это было вторым ударом судьбы, за которым не замедлил последовать третий. Бывший жених собрался жениться на богатой невесте, и Бельвер было предложено на время отправиться в одно из поместий его отца, который, ласково встретив сироту, тут же начал объясняться ей в своих чувствах.

Восемнадцатилетней девице потребовалось совсем немного наблюдательности, чтобы убедиться, что подобные чувства старый сластолюбец питал ко всем находившимся в поместье служанкам и рабыням, после чего Бельвер решила вернуться в Мельсину, чтобы обратиться за помощью к друзьям отца. Возможно, они бы и помогли, если бы разобиженная девица сдержалась и не сказала престарелому любовнику несколько дерзких слов, которые показались ему до такой степени обидными, что он недолго думая приказал заковать ее в цепи и продать на ближайшем торгу. С тех пор Бельвер кем только не пришлось побывать: стряпухой в рыбачьей артели, ключницей в замке и шлюхой в воинском обозе. Наконец ей показалось, что Богиня, взыскав с нее полной мерой за грехи предков, отступилась от своей жертвы — Бельвер взял в жены зажиточный селянин. Он был груб и придирчив, но заставлял работать не больше, чем трудился сам, то есть до полной темноты, и, вероятно, появись у них дети, Бельвер, смирившись с участью, через положенное Богиней число лет умерла родами, силясь подарить ненасытному муженьку пятое или десятое чадо. К тому времени, однако, ей столько раз приходилось раздвигать колени перед кем попало, а потом травить нежеланный плод и лечиться от дурных болезней, что чрево было уже не способно дать миру новую жизнь, и дабы избежать преждевременной погибели от участившихся побоев разочарованного мужа, она сбежала от него и добралась-таки до Мельсины…

Тихонько наигрывая на лютне, матушка пыталась припомнить, все ли она растолковала Ниилит, все ли сделала, дабы убедить девчонку, что «Девичий садок» — лучшее, о чем та могла мечтать. Выходило, будто все уже сказано, и теми средствами, которые были в распоряжении Бельвер, вывести Ниилит из состояния полнейшего равнодушия ко всему окружающему невозможно. Девчонке нужна свобода, нужен Зелхат с его умными книгами, но этого у нее уже никогда не будет. Ниилит не может полюбить золотую клетку, несмотря на все старания матушки; она не может даже оценить ее и, значит, принесет Шаккаре лишь убытки. Ее покорность ничего не стоит. Она никому не нужна, потому что покорность, как закатное небо, имеет самые разные оттенки. Одни мужчины ценят радостную покорность, другие — дерзкую, третьи — злую. Этих оттенков может быть бесконечное множество, но кому нужна покорность равнодушная, унылая, как небо, затянутое серой беспросветной хмарью? Это бросовый товар. Таким товаром Шаккар торговать не станет, и того, кто ему подобный подсунет, не помилует.