Александр Зорич - Первый меч Бургундии Страница 43

- Сам я, разумеется, монсеньор, - продолжал Обри, не обращая ни малейшего внимания на катастрофически багровеющее с каждым его новым словом лицо Людовика, - не мог и помыслить о том, чтобы воспользоваться этой поистине королевской возможностью. Ибо не признаю за собой ни потребного благородства происхождения, ни государственного ума соответственного масштаба. Но Вы, монсеньор, избрав на свой вкус или по совету герольдмейстера правильную краску, вольны...

- Что за чушь? - с трудом выговорил Людовик, нервно похлопывая ладонью по карте где-то между страной берберов и Адом.

- Простите, монсеньор? - испуганно вылупился на него Обри.

- Простите, монсеньор? - повторили шесть его попугаев.

- Вон, - попросил Людовик. От свирепого ора ему всё-таки удалось воздержаться.

Обри был туп, но не безмерно. Жестом приказав своим клевретам поставить ведерки с краской на пол, он на цыпочках направился к выходу. А вслед за ним исчезли и шесть круглых рыцарей маршальского стола.

Раньше королевство Франция вело войну с Бургундией так: бродячий монах отгоняет деревенских шавок амулетом из низки волчьих зубов и посохом со скрытой полостью для винца. Природа, но не воля и ненависть побуждают собак к нападению, что бы они сами при этом не брехали о наследных правах драть монашью рясу и о радении за Общественное Благо. Монах же, бредущий своим пыльным Дао, уверен в том, что собаки побрешут-побрешут и отстанут, и что по-настоящему страшны только бес, притаившийся в омеловом шару на во-он том ясене, да тать, подстерегающий легкую добычу в буйной бузине вокруг во-он того ясеня.

Теперь всё переменилось. В посохе - там, где раньше плескалось винцо - застыл тяжелый свинцовый козел и монах пошел считать собачьи зубы, пребывая в уверенности, что вслед за шавками капитулирует вся деревня. Потому что подарок Обри не был пущен на растопку камина, не был сдан библиотекарям Сен-Дени, не был забыт и не был утерян.

В день визита Обри Людовик ещё долго кипятился, проиграл три подряд шахматных партии к ужасу Коммина, своего регулярного партнера, не мог заснуть до самых петухов и первый раз в жизни вставил Шарлотте так, что мог кончить апоплексическим ударом.

Через три дня Людовик раскатал карту на столе и тщательно, подозрительно ощупал взором каждый квадратный дюйм Франции и её соседей.

Да. Надо признать, раньше он замечал что угодно, но только не это. Пространство божественное, преподанное башнеподобным облаком туманного Альбиона, могучей змеей Рейна, массивной глыбой Пиренеев, подобно гамбургерной котлете заключенное в оклад безупречных небесных куполов и адских чаш, было сотворено через любовь и несравненный инженерный гений. Мистическая вертикаль была устроена как гармония совершенных геометрических форм. Бытийная горизонталь, обитель буйства вещных иллюзий, преподавалась узорочьем причудливых, на первый взгляд произвольных, но в действительности единственно верных линий, замены которым никогда не подобрать ни одному еретическому дерзновению.

И в то же время пространство человеков, политический топос, представлялось ужасным мозаическим хаосмосом. Пестрые заплаты имперских городов и их владений, разбросанные от Гаронны до низовий Дуная, кляксы суверенных графств, епископальные земли и посреди всего - несчастный королевский домен, разорванный на пять частей клиньями чужих герцогств, над которыми он, Людовик - принцепс, но отнюдь не доминус.

И так повсюду. Людовик насчитал семнадцать цветов, которые пошли на раскраску карты, и притом они, разумеется, во многих местах вынужденно повторялись. Так, Исландия на крайнем севере и Золотая Орда на далеком востоке были выкрашены одинаково - в серый.

В тот день Людовику вновь не спалось и, выдернув из постели Коммина, он приказал составить полный реестр военных сил Бургундии и её союзников. "И чтобы к утру был!" - пропел Людовик, удаляясь.

Через неделю король Франции приказал шотландским гвардейцам, стоявшим на карауле у его рабочего кабинета, не подпускать к дверям никого - будь то Мадам или любой из его маршалов.

Вслед за этим король заперся в кабинете, разложил на столе чудо-карту Обри и для верности придавил её углы тяжелыми томами "Хроник" Фруассара. Также Людовик извлек на свет белую краску, кисти и, перекрестившись, нервно вздохнул.

Король взял на кончик кисти малый гран краски и примерился. "Ну, кто первый?"

Первой оказалась страна Кокань, помещённая картографом между империей Великих Монгалов и безбрежным государством серов. Людовик осторожно провел кистью и гроздь винограда исчезла. Ещё секунду назад она валилась на головы коканитов из рога изобилия, символизирующего неисчерпаемые богатства чудесной страны, а теперь нет её. Только белый мазок, пиктограмма Моби Дика, выгнутая капелька.

Краска была совершенна, сквозь неё не просвечивало ничего. Краска пожирала все цвета, нивелировала горы, затопляла моря, единила турок и славян, гвельфов и гибеллинов, купола небес и чаши адов. Кисть Людовика покорила Азию, Африку, Балканы, Скандинавию и Московию. Оставались соседи. Через пять минут Испания, Англия, Италия и вся пестрая Немеччина перешли во владения непорочного цвета французской короны.

Франция и Бургундия остались один на один. Раздраженно дернув плечом - дескать, что толку доказывать Провидению очевидное, ну да ладно, - Людовик перекрыл новой белизной и без того белые королевский домен и графства верных вассалов.

Солнечно-желтая прихотью безвестного кудесника Бургундия осталась в печальном одиночестве посреди снежного океана. Первым делом Людовик мазнул по Фландрии. Брюссель, Гент... королю показалось, что воздух вокруг его руки с кистью чуть гуще обычного... Брюгге... кисть заметно потяжелела... Льеж.

Людовик отложил кисть в сторону и поднес руку к глазам. Пальцы мелко дрожали. Король на минуту задумался, потом упрямо мотнул головой и, выбрав другую кисть, поменьше, с размаху всадил её в ведерко так, что в краске оказалась вся ладонь.

Шароле, Невер и Франш-Конте поддались удивительно легко. Осталась собственно Бургундия. Тень от руки Людовика легла на Дижон. Кисти оставалось преодолеть полтора дюйма. Но воздух над дижонскими башнями был тверд, как алмаз. Несколько капель пота проступили на лбу короля, несколько капель краски сорвались с его пальцев и оросили окрестности Дижона. Людовик почти уже лежал на карте, вглядываясь в небольшое, но такое неуступчивое желтое пятно. И вдруг одна, вторая, третья алые кляксы расплылись там, где Дижон. У короля пошла носом кровь.

Он мгновенно отпрянул назад, зажимая ноздри указательным и большим пальцами левой руки. Чёрт, с ним это бывает, чёрт, но отчего именно сейчас?