Екатерина Лесина - Хроники ветров. Книга цены Страница 43

Ильяс вздрогнул, а запах опасности стал острым, парализующим волю.

— Поаккуратнее там, ясно? — Ильяс улыбнулся, но улыбка получилась какой-то кривой, больше похожей на оскал, еще бы клыки и будет вылитый да-ори. — Головой отвечаешь.

— Да ладно тебе, камрад, за всех отвечать головы не хватит… да и было бы из-за кого. А ты чего стал, особое приглашение нужно? Живо в машину. Извините, камрад, с утра в пути, а еще назад… по такой-то жаре, и не скажешь, что осень.

Снова душная железная коробка с узким, зарешеченным окном. Мятая одежда моментально пропиталась испариной, а Фоме захотелось пить. Воды в машине не было, тут вообще ничего не было: ободранные борта и изукрашенный глубокими царапинами грязный пол. Садиться на такой противно, а ехать стоя невозможно — потолок низкий, и на каждой колдобине Фома ударялся о него головой или руками. В конце концов, ему удалось, преодолев брезгливость, выбрать место почище.

Но до чего же жарко, даже если снять куртку и рубашку, все равно жарко, и трясет… и пить охота. С каждой минутой жажда становилась все сильнее. Еще немного и он попросту изжариться живьем, не доехав до места.

— Терпи, — посоветовал Голос. Но как терпеть, когда сил терпеть не осталось? И Фома решительно постучал в стену, отгораживающую его камеру от кабины, ведь не зря же там сделано квадратное окошко? Правда, оно закрыто, причем с той стороны, но если постучать хорошо…

Стучать пришлось довольно долго, но, в конце концов, окошко открылось, и донельзя раздраженный голос произнес:

— Чего?

— Воды. Пожалуйста, — на всякий случай Фома решил быть вежливым.

— Обойдешься, — ответили с той стороны, и окно закрылось. Со злости Фома пнул в перегородку ногой — звук вышел громкий, хороший — поэтому он тут же повторил удачный эксперимент. И еще раз. И машина, оскорбленная подобным обращением, остановилась. А еще через минуту — Фоме эта минута показалась почти бесконечной — открылась дверь, и кто-то весело и зло скомандовал:

— Выходи! Давай, давай.

Фома вышел, вернее, почти вывалился через дверь, снаружи тоже было жарко, но зато воздух свежий, чистый… и солнце к закату клониться, значит, скоро жара спадет.

— Ну что, достучался? — Этот человек выглядел родным братом Мутры: чуть пониже, зато пошире в плечах. Чисто бык. Рукава рубашки закатаны, волосатые руки с кулаками-копытами точат, жировой горб топорщится на спине, а массивные челюсти деловито движутся, перемалывая жвачку. Человек осмотрел Фому, и произнес.

— А сейчас я стучать буду.

— Ты только это, гляди там, поаккуратнее, — попросил второй, тот который с Ильясом разговаривал и обещал, что все будет в лучшем виде. — А то с особым отделом как-то не с руки связываться.

— Не боись, шеф, я свое дело знаю. В лучшем виде доставим, как обещано…

И человек-бык резко, не размахиваясь, ударил в живот…

Когда Фому запихнули обратно в кузов, пол уже не казался ему таким грязным… ему вообще было наплевать на пол, и на запах, и пить больше не хотелось. Стоило закрыть глаза и…

Серебро… дрожащее, неверное, зыбкое серебро Великого озера. Белые звезды кувшинок дремлют на круглых кожистых листьях, зеленые русалочьи волосы нежно касаются бортов лодки, на дне которой блестит чешуей…

Серебро разлетелось мелкими искрами и осело грязно-серой пеленой дождя. Холодно. Третий день кряду дождь и третий день холодно. Кажется, будто вечность прошла, а Фома здесь всего-то неделю.

— Становлению Великой Империи немало способствовали особенности мировоззрения и религии народа, населявшего эти земли до Катастрофы. — Наставник замер прямо напротив стола Фомы, будто заподозрил, что Фома думает отнюдь не о становлении Великой Империи, а о каплях дождя, которые прилипли к стеклу с внешней стороны. Похоже на мелкую рыбью чешую.

— Миролюбивость нации и отсутствие ксенофобного психоза, в равной мере характерного как для староевропейских рас, так и для вампиров, позволили создать уникальную форму социального устройства, которая не только позволила сохранить большую часть древних знаний, но и воплотила в жизнь давнюю человеческую мечту о всеобщем равенстве.

Голос у наставника унылый, серый и невыразительный, а отвлекаться нельзя. Тех, кто отвлекается, наказывают.

— Если оглянуться назад, в прошлое, к чему призывают вас агенты Святого княжества и те мечтатели, которые в силу ограниченности разума не способны оценить достижения Империи, то что мы увидим? История человечества полна войн, причины некоторых настолько ничтожны, что не поддаются разумению. К примеру, так называемые религиозные войны… Фома, что ты знаешь о религии?

— Религия — это вера.

— Вера во что? — Наставник ободряюще кивает, добавляя. — Ну же, смелее.

— Вера в Бога.

— Что есть Бог?

— Бог — это… — Фома вдруг понял, что не представляет, как ответить на этот вопрос, когда-то он совершенно точно знал, что такое Бог, но теперь знание вдруг исчезло. — Бог — это Творец, Создатель мира, Судья, который каждому воздаст по поступкам его.

Наставник жестом останавливает речь.

— Спасибо, камрад. Итак, что мы видим? Скрытое стремление к существу более высокому, разумному и справедливому. Это естественная потребность, которую мы, граждане империи, не отрицаем и не пытаемся заменить суррогатным служением абстракции. Мы — тело Империи, тогда как Повелители — ее разум. Тело, лишенное разума, обречено причинять зло себе либо окружающим, но и разум не способен жить вне тела. Таким образом, Империя — суть…

И все-таки Фома отвлекся, задумавшись о Боге и о том, является ли Он абстракцией. Если нет, то отчего тогда позволяет существовать всему этому? Кровь, война, огонь и клетки, иррациональное безумие Матки, играющей чужими мыслями и личное; разделенное драгоценными металлами, безумие самого Фомы. Зачем это все нужно? А если не нужно, то получается, что тысячи и тысячи тех, кто верит в Бога, ошибаются?

— Встать! — удар стека — на руке моментально вспухла красная полоса — привел Фому в чувство. Вставал он, мысленно подбирая подходящие слова, а наставник ждал, нервно постукивая стеком по перчатке.

— Невнимательность и безалаберность — первые шаги к предательству. Вы все находитесь здесь потому что когда-то совершили эти шаги, но благодаря тем, кто вовремя вспомнил о гражданском долге, вы не совершили этого последнего, самого страшного преступления. Империя, будучи государством социально направленным, дала вам еще один шанс. — Наставник говорил это четко и громко, а все, сидящие в классе, смотрели на Фому. Эти взгляды вызывали страх и отвращение. Почему они смотрят так, будто Фома преступление совершил? Он же просто задумался, он же не специально, он всегда был невнимательным и даже брат Валенсий в свое время…