Neil Gaiman - Звездная пыль Страница 43

– Похоже, – произнес у Септимуса за спиной некий голос, мягкий, как шелковая удавка, и сладкий, как отравленное печенье, – ты решил поджечь мой маленький домик, чтобы немного погреться. А с дубиной у дверей ты стоял, чтобы забить пламя в случае, если оно не придется мне по нраву?

Септимус хотел ответить – но челюсти его не разжимались, рот свело судорогой. Сердце билось в груди, как маленький барабан, не в обычном своем размеренном ритме, но с бешеной скоростью. Лорд чувствовал, как по каждой вене, каждой артерии его тела разбегается смертельное пламя – а может быть, жидкий лед: он не мог сказать с определенностью.

В поле зрения Септимуса вступила старуха. Она походила на обитательницу деревянной хижины, но казалась старше, намного старше. Септимус попробовал сморгнуть, чтобы прояснить зрение, – но глаза его забыли, как моргают, и отказывались закрываться.

– Тебе должно быть стыдно, – продолжала старуха. – Ты замыслил нападение на бедную старую леди, одинокую и беззащитную, жизнь которой полностью зависела бы от милости всякого мимохожего проходимца, если бы не доброта ее маленьких друзей.

Она подняла с меловой земли нечто длинное и застегнула его на запястье. После чего развернулась и ушла обратно в хижину, которая чудесным образом оказалась целой – или восстала из пепла: Септимус точно не знал, как это случилось, да ему было и не до того.

Сердце его билось в груди неровно, с перерывами, то и дело пропуская по такту, и если б он мог закричать – вопил бы во весь голос. Уже успело рассвести, когда боль наконец прекратилась, и старшие братья в шесть голосов поприветствовали Септимуса в своих рядах.

Септимус в последний раз посмотрел вниз, на скрюченное, еще не остывшее тело, в котором он прежде обитал; заглянул трупу в глаза, запоминая их выражение. И отвернулся.

– Больше не осталось братьев, чтобы отомстить ей, – сказал он голосом просыпающихся кроншнепов. – И ни один из нас так и не стал лордом Штормфорта. Что же, идемте.

И вскоре после этих слов в Теснине не осталось даже призраков.

Солнце стояло высоко в небесах, когда фургон госпожи Семелы неуклюже загромыхал по дороге через Теснину Диггори.

Госпожа Семела заметила обугленную деревянную лачугу у дороги, а при приближении – и согбенную старуху в выцветшем красном платье, махавшую повозке рукой с обочины. Волосы женщины были белее снега, морщинистая кожа свисала складками, а вместо одного глаза блестело бельмо.

– Добрый день, сестра. Что случилось с твоим домом? – спросила госпожа Семела.

– Это все шутки нынешней молодежи. Один юнец решил, что весело будет поджечь домик бедной старушки, которая за всю жизнь и мухи не обидела. Ну что же, он вскорости получил хороший урок.

– Понятно, – кивнула ведьма. – Они всегда получают свое в конце концов. И никогда не благодарят за преподанные уроки.

– Чистая правда, – согласилась старуха в линялом красном платье. – А теперь скажи мне, милая, кого ты везешь с собой в фургоне?

– А это уже, – надменно ответила госпожа Семела, – не твоя забота, и я буду благодарна, если ты перестанешь лезть в мои дела.

– Кто едет с тобой? Отвечай честно, или я пошлю гарпий, чтобы порвать тебя на куски и развесить твои останки по крюкам в преисподней под днищем мира.

– Да кто ты такая, чтобы угрожать мне? Старуха уставилась на госпожу Семелу обеими глазами – здоровым и слепым.

– Довольно того, что я знаю тебя, Зануда Сэл. Хватит трепать языком. Кто едет с тобой?

Госпожа Семела почувствовала, что слова вырываются у нее изо рта вопреки ее воле.

– Здесь два мула, которые тянут мою повозку, я сама, моя служанка, которую я держу в облике птицы, и юноша в обличье садовой сони.

– Еще кто-нибудь? Или что-нибудь?

– Больше никого и ничего. Клянусь нашим Сестричеством.

Старуха на обочине поджала губы.

– Тогда проваливай и больше не мозоль мне глаза, – буркнула она.

Госпожа Семела, квохча себе под нос, встряхнула поводьями – и мулы потрусили дальше.

В темной глубине фургона, устроившись на ведьминой кровати, спала звезда, не ведая, как близко от нее только что находилась смерть и каким чудесным образом ей удалось ускользнуть от злой судьбы.

Когда деревянная хижина и мертвенная белизна Теснины Диггори скрылись из виду, разноцветная птица вспорхнула на жердочку, запрокинула голову и принялась радостно петь, чирикать и щебетать, пока госпожа Семела не посулила свернуть ей дурацкую шею, если она не заткнется. И даже тогда, убравшись в тихую темноту фургона, прекрасная птица продолжала тихонько ворковать и выводить трели, а один раз даже прокричала сычом.

Солнце уже клонилось к западу, когда они добрались до деревни Застенье. Солнце светило прямо в глаза, слепя путников и обращая мир вокруг в жидкое золото. Небо, деревья и кусты и даже сама дорога сделались золотыми в закатном свете.

Госпожа Семела остановила повозку на лугу, где собиралась поставить свой прилавок. Потом ведьма распрягла мулов и отвела к ручью, где и привязана их к дереву. Животные долго и жадно пили воду.

Прочие торговцы и гости, прибывшие на ярмарку, там и тут устраивали свои прилавки по всему лугу, ставили палатки и натягивали полотнища. В воздухе витал дух ожидания, касавшийся всех и каждого, как золотой закатный свет.

Госпожа Семела забралась в глубь фургона и сняла клетку с цепи. Она вынесла ее наружу и поставила на зеленый холмик. Раскрыв дверцу клетки, ведьма костлявой рукой вытащила оттуда спящего зверька.

– Давай вылезай, – приговаривала она. Соня терла водянистые черные глазки передними лапами и щурилась от вечернего солнца.

Ведьма достала из кармана передника стеклянный подснежник, которым прикоснулась ко лбу Тристрана.

Тристран сонно заморгал и зевнул. Он провел пятерней по всклокоченным русым волосам и наконец взглянул на ведьму. Глаза его вспыхнули от ярости.

– А ну отвечай, проклятая карга, – начал было он, но госпожа Семела резко оборвала его.

– Заткни свой глупый рот, мальчишка. Я доставила тебя сюда, целого и здорового, в том же самом виде, в каком подобрала. Ты получал у меня хлеб и кров – и если они не вполне соответствовали твоим ожиданиям, то это не мои трудности. А теперь убирайся, а то я превращу тебя в червяка и оторву тебе голову, если не перепутаю ее с хвостом. Пошел! Прочь! Прочь!

Тристран сосчитал в уме до десяти, грубо развернулся и ушел. Сделав дюжину шагов, он остановился возле рощицы и подождал звезду, которая выпрыгнула из повозки и, прихрамывая, догнала его.

– Ты в порядке? – с искренней заботой осведомился Тристран.