Всеволод Буйтуров - Золотой Разброс 2. Путь к себе Страница 43

…Переход, дававший возможность легализации в любом времени и обществе, безжалостно разорвал её связь с детьми. Оказались Роза и Гильфан в Детском доме, находившемся в Татарской Слободе, там и школу закончили, оттуда и в самостоятельную жизнь вошли. По документам значились они круглыми сиротами, помнили только свои имена, под которыми их и записали. Присвоили наобум общее отчество брату и сестре близнецам. И стали дети зваться Роза Ивановна Чистозерская и Гильфан Иванович Чистозерский. Хотели сначала отчество дать татарское: явно были среди предков детей татары, но обнаружили, что языка татарского дети не знают, говорят только по-русски и на каком-то никому не понятном наречии. С фамилией было проще: нашли детей в сквере на Чистом Озере.

Лилия, войдя в новую жизнь, могла лишь издали наблюдать, как растут её дети. Радовалась, что детдом был хороший: и воспитатели и учителя — люди порядочные и не злые. Заботились об образовании и воспитании подопечных.

Значит, надо ждать и трудиться. Лилии было не привыкать к тяготам жизни. Койка и тумбочка в студенческом общежитии в четырёхместной комнате казались раем по сравнению с убогой холодной лачугой и мерзкой палаткой. И был ещё общий платяной шкаф, стулья, и взятый в складчину напрокат чёрно- белый телевизор. Видавшая виды, измученная до предела молодая женщина была почти счастлива: дети учатся, сыты, одеты. Некоторую странность их манер и поведения коллектив работников детского дома объяснял педагогической запущенностью, радовались, что дети общительные, способные и быстро догоняют сверстников в освоении школьной программы.

Пролетели годы, и в Чумске появилась молодая способная учёная дама Лилия Эльрудовна Чистозкрская.

Гильфан прошёл обучение профессии ювелира (когда одноклассники в Татарской Слободе объяснили мальчику значение его имени, он сразу загорелся идеей стать именно золотых дел мастером). Имя себя оправдало, изделия молодого ювелира вскоре знали даже и за пределами Чумска. Жил парень небогато, но и на бедность не жаловался. Не было у него стремления обладать золотом или деньгами. Было лишь желание работать с благородным металлом, творить.

Роза получила образование медсестры  и тоже была вполне довольна своей жизнью и работой.

С сиротством своим они давно свыклись, но тайная надежда «а вдруг, когда-нибудь появятся папа и мама…» всё-таки не оставляла их.

Лилия радовалась простой, размеренной жизни детей. Особенно счастлива она была, когда они впервые посетили Праздник Племени на Левобережье Матери-Реки. Утверждение, что «монастырский всегда монастырского узнает» и в этом случае оказалось верным. Пусть Роза и Гильфан не понимали всего, что говорят и делают их соплеменники, не знали значения многих Обрядов, они чувствовали сердцами: это их, это родное. И с каждым годом всё внимательнее вглядывались в лица «взрослых» монастырских – а вдруг…

Дети и не подозревали, что мать совсем рядом. А Лилия, тем временем, заняла высокое положение в Институте исследования взаимодействия жидкостей недр, куда её направила всё та же Сила. Сила помогала ей в работе, но в первые годы, чтобы к этой загадочной Силе подключиться, хотя бы для простого перехода, женщина должна была заново спускаться в ад своей прежней жизни. Конечно не в тот момент, когда была приговорена к позорной казни.

Со временем Лилии, чтобы связаться с Силой, стало достаточно лишь секундного эмоционального воспоминания об ужасе полковой жизни, и она была готова и к работе, и к Перемещению.

При небывалой красоте, которую отмечали все знакомые и коллеги, девушка абсолютно не имела ни «личной жизни», ни поклонников, если не считать парочку странных Водяных, живших в Чистом Озере, которые добивались её внимания, когда она пользовалась водоёмом для Перемещения.

Лилия была рада, что не ошиблась выбором времени Перемещения — конец 20 века. И теперь, когда дети выросли, а Фируз наконец нашелся среди путаницы его ипостасей Разброса, наступало самое важное…

Суд и примирение сторон

Много времени занял рассказ о событиях на Белой Горе: Лилия, Прохор и Агафья со страстью и болью, перебивая друг друга, все-таки сложили совместными усилиями грустную картину.

Последнюю часть про Перемещение и судьбу сына и дочери рассказывала, естественно уже одна Лилия.

Фируз, так неожиданно явивший себя в роли грозного судьи, в продолжение всего рассказа так и стоял с топором в руках:

— Итак, мы имеем трёх обвиняемых. Внятные объяснения пока смогла дать лишь моя супруга Лилия. Старика, по её ходатайству, я почти готов признать не виновным.

А вот, что прикажете делать мужу с изобличенным, и признавшим свою вину человеком по имени Прохор?

Агафья передала свою секиру стоящему рядом воину, скинула красную шапку, тряхнула освободившимися густыми кудрями, ловко подвернула их, освобождая шею, и вдруг тоже бухнулась на колени перед Фирузом. Образовалась уже приличная компания претендентов на усекновение головы.

— Вот что я скажу тебе Великий Хан: я — дочь Воеводы и сама в сражениях бывала. На мне вина: я над Прохором измывалась. Любила парня, а вот избалована была родителями без меры, себя слишком высоко ставила. Могла и приобнять бы скромно по девичьи, за ручку взять да прогуляться: был бы парень спокоен, ждал бы свадьбы. А я только смеялась и леденцов распроклятых требовала. И моя вина в том, что покупной любви искать он пошёл, хотя, конечно, и твоя, Хан, женушка — сволочь изрядная: парню сети расставила, но не попался бы он в них, не моя бы вредность. Так что, руби мне голову, но предупреждаю: Прошеньку тронешь — я тебя, на твой топор не глядя, голыми руками задавлю!

— Шарман, мадам! Великолепно! Браво! — Лили и Лилиан дружно аплодировали монологу Агафьи, словно прерывая спектакль овациями после удачного монолога великой актрисы.

— Дуры французские! Здесь же суд, а не театр! Что, совсем серьёзности нет! — возмутилась стоящая на коленях Лилия, всё ещё ждущая окончательного приговора.

— А хотел бы я знать, дочь воеводина, как же ты голову свою под топор кладёшь, а меня душить собралась?

— А ты руби, там увидишь: Прошенку хоть пальцем заденешь — задушу. Мне голова для этого без надобности, силушки в руках достаточно!

Француженки опять настроились на овацию. Притихли лишь под строгим взглядом Лилии.

Вперевалку к сообществу кандидатов на казнь подбежала Собака и театрально грохнулась на бок:

— Руби уж и мне голову вместе с нерожденными щеночками, артист! Лучше бы песни пел. С драматическим талантом у тебя слабовато. И ты, Лилька-лохудра, какого пса на четвереньках стоишь да терпения не проявляешь? Есть за мной вина: я придумала сговориться, да всех на вшивость проверить перед великим делом. А ты, коза непоседливая, с тех пор, как я в своре твоего покойного батюшки бегала, так и не изменилась, помолчать не могла! И сестрички твои тоже козы. Чего добились-то? Только дочурку вашу Розу до смерти напугали. Моя вина, что с вами заодно этот цирк устроила. Руби голову!