Наталья Авербух - Напарница Страница 44

Однако острийские представления о приличиях не могут не шокировать дейстрийского путешественника. Дворянки, как и представительницы низших сословий, утягивают стан в корсет, который оставляет открытыми шею и плечи, хотя и не так впячивает грудь, как у «распущенных» острийских женщин. Под корсет довольно часто надевают кружевную сорочку, которая выступает приблизительно на половину хэнда.[14] Юбки у острийских дворянок выглядят неимоверно широкими и также поддерживаются вшитыми металлическими обручами. При этом, в отличие от дейстриек, даже самые богатые и знатные острийки носят всего лишь две, от силы три нижние юбки вместо пяти-шести, как в Дейстрии. В холода дворянки кутаются в шали, надевают тёплые кофты, плащи и накидки, но в помещении стараются избавиться от этого и выставить на всеобщее обозрение голые плечи. Мужчины дворянского сословия, напротив, носят закрытые рубашку, камзол и плащ, но оставляют икры прикрытыми только чулками, у богатых довольно тонкими и совершено ничего не скрывающими.

Нельзя сказать, что столь непристойная мода придётся по вкусу дейстрйскому путешественнику, особенно если он незнатного происхождения. Носить одежду, столь разительно отличающуюся от принятой на родине, да ещё и настолько вызывающую и откровенную — мало кто легко согласится на это. Однако острийские законы, а также нищета, в которую впали многие дворяне, нашла решение этой проблемы. Ещё за год до войны с Дейстрией было признанно, что дворянин может покровительствовать не только родным и близким, но и всем, кто будет нуждаться в его защите. На практике это рыцарственное утверждение означало, что незнатный человек может поселиться в доме с вывешенной вместо вывески шпагой, которая означала, что оружие её владельца служит защитой жильцам. Это возымело своё воздействие, и обнищавшие дворяне на многие поколения обрели верный кусок хлеба, а незнатные «устрицы» — возможность соблюдать хотя бы элементарные приличия.

Итак, оглядевшись по сторонам и расспросив местных жителей об их обычаях, вы, храбрый дейстрийский путешественник, направитесь со станции дилижансов к одному из домов со шпагой вместо вывески, а оттуда — как можно скорее к портному, дабы не бросаться в глаза консервативным острийцам.

Мне весьма и весьма повезло быстро обнаружить уютный домик с вывеской в виде шпаги, в котором сдавалась небольшая, но очень удобная квартирка. К основным удобствам этой квартиры относился отдельный выход на улицу — и полный пансион, за который мне предстояло выплачивать немалую сумму — целый гульден[15] в неделю. Хозяйка, милая пожилая женщина, представилась госпожой Агнессой Дентье и обещала позаботиться обо мне не хуже, чем заботилась бы о родной дочери.

Говоря откровенно, мне не так уж нужен был дом со шпагой, поскольку Мастер, мой опекун, а, точнее, человек, который выступал под его именем в обществе (ещё точнее — они оба) был дворянином, да и сама Ивона Рудшанг происходила из не самой простой семьи в Дейстрии. Но осторожность и правила хорошего тона требовали, чтобы одинокая девушка была защищена как можно лучше (слугу из-за пошлин пришлось отпустить на границе), да и как можно было бы жить в окружении полуобнажённых бедняков?!

С того момента, как я оказалась в Острихе, я то и дело краснела, отводя взгляд от голых мужских и женских ног, мучительно ощущала оголённость своих плеч и еле дышала из-за перетянутой корсетом талии. Госпожа Дентье отнеслась ко мне вполне понимающе и первое время поддерживала меня, уговаривая и объясняя, насколько прилична острийская мода и как мало непристойного в мужских ногах и женских плечах. Едва я освоилась, госпожа Дентье принялась проводить в жизнь свой план по введению меня в острийское общество, каковую обязанность она возложила на себя в связи с обещанием заменить мне родную мать. Хоть и морщась от подобной бесцеремонности, я была вынуждена принять предложение с полагающимися случаю выражениями благодарности.

Первыми нас навестили священник из ближайшей церкви и его сестра. В отличие от Дейстрии, в Острихе религия запрещает своим служителям вступать в брак, и они годами живут холостяцкой жизнью на попечении незамужний сестёр или экономок. Зато острийский обычай позволяет священникам и их ближайшим родственникам прятать тело под глухую чёрную одежду, и они носят её со всей гордостью привилегированного сословия. Впрочем, полагаю, если бы жёны священников в Дейстрии получили бы право оголять ноги и плечи как острийские простолюдинки, они бы с восторгом ухватились за эту возможность, ни на миг не вспомнив о приличиях: исключительность, принадлежность к особой группе для большинства людей важнее удобства и морали. Но я отвлеклась.

Священник, Вахин Бертен, был полным высоким мужчиной, чьё гладковыбритое румяное лицо наводило на мысли о благотворном влиянии праведного образа жизни на состояние здоровья. Его сестра, под стать ему, оказалась пухленькой хохотушкой, и её внешность резко контрастировала с мрачной одеждой родственницы священнослужителя. Вопреки моим опасениям, ни тот, ни другая не стали поднимать религиозные вопросы и требовать моего немедленного приобщения к таинствам их ереси. Священник говорил исключительно о погоде, об открытии курортного сезона и о том, сколько в настоящем году предвидится приезжающих. Говоря по совести, он отмерил эти несколько фраз в самом начале разговора, после чего полностью сосредоточился на чае и горячей булочке с маслом. Его сестра, напротив, как открыла рот, так не умолкала до самого конца визита. Её интересовало всё: мода в Дейстрии, правда ли у нас не ходят серебряные монеты, какой доход приносят церковные приходы на курортах в сравнении с другими областями страны и правда ли, что дейстрийки мечтают походить на вампиров и поэтому губят здоровье свинцовыми белилами.

Я не успевала отвечать, как в меня выстреливали следующим вопросом, и больше всего происходящее походило на самый строгий допрос — если бы, конечно, госпожа Бертен прислушалась хоть к одному ответу.

Когда визитёры ушли, я вздохнула с облегчением, а госпожа Дентье как ни в чём не бывало заметила:

— Хорошо прошёл чай, не правда ли? Вы так чудесно поладили с моими гостями!

Я не нашла, что ответить на столь неприкрытое лицемерие.

На следующий день визит наносили уже мы, «забежав на две секундочки после обеда» к главному почтальмейстеру города. Он был вдовец, худ, усат, сравнительно молод, но, видимо, рано женился, потому что, едва мы зашли, как его почти взрослая дочь предложила нам шоколада. Госпожа Дентье прошептала мне на ухо, что почтальмейстеру давно пора жениться, но это не вызвало во мне должного интереса. Хозяин дома со всем радушием предлагал мне не стесняться, если я захочу написать кому-нибудь письмо или отправить подарок. Казалось, работа на почте даёт ему возможность со всей широтой проявить своё великодушие, вовсе не являясь профессиональной обязанностей. Хозяюшка — как с полной серьёзностью обращались к незамужним женщинам, даже когда в гостях были они, а не наоборот — говорила о качестве шоколада и курортных кавалеров. Последних она оценивала весьма и весьма низко, особенно по сравнению с шоколадом, а её отец только добродушно посмеивался, выслушивая из уст дочери критику сильного пола.

Третий день мы посвятили портнихе, и к вечеру от достоинств шалей, лент, зонтиков и шляпок, а также шёлка, хлопка, льна и тонкой шерсти у меня разболелась голова.

Поэтому на четвёртый день мне милостиво было позволено остаться дома, что, однако, не уберегло меня от новых знакомств. Хотя госпожа Дентье и обещала дать мне отдых, она не подумала, что может меня утомить, приведя на обед свою лучшую подругу, с которой её связывала самая нежная дружба ещё с раннего детства — хозяйку Перте, жену синдика гильдии городских стрелков. Признаться честно, это была совсем не та встреча, которой ждёшь с нетерпением. Общение с роднёй человека, призванного охранять Острих в частности от таких, как я, вызывает дурные предчувствия. Но делать было нечего и я, вежливо поддакивая, весь вечер слушала о молодом хозяине Перте, самом умном мальчике и отзывчивом сыне на свете, который не далее как через две недели закончит учиться в столице и вернётся домой, к родителям. О муже и его работе хозяйка Перте предпочла не говорить ни слова.

Как ни странно, все эти визиты и знакомства, хотя подчас утомляли и вызывали известные опасения, приносили больше радости, чем я готова была признать вслух. Разнося когда-то шляпки, заходя в богатые дома с чёрного хода, вынужденная часами дожидаться, когда господа соизволят обратить на меня внимание — разве не мечтала я поменяться с ними местами? Размеренная жизнь, отсутствие серьёзных дел и забот, неспешные, ничего не значащие разговоры…