Карина Демина - Наша светлость Страница 44

А Тисса на него еще и злилась. Сидела. Думала всякие гадости. И дважды мысленно поругалась.

— И что с ними будет?

— С работорговцами? Их казнят. А рабов отпустят, только… — Он вздохнул как-то совсем уж печально. — Найдется кто-нибудь другой… или третий… я столько этих кораблей видел. Иногда кажется, что все, что я делаю, лишено смысла. И в этом мире ничего уже не исправить.

Неудивительно, что у него сердце беспокойное за такими заботами… еще и Тисса ведет себя неправильно. Она бы и рада иначе, но не знает как.

— Ничего не исправить, если не пытаться исправлять. Так дедушка говорил.

— Он был умным человеком. А ты закрывай глаза. Давай я лучше расскажу тебе что-нибудь не столь мрачное? Однажды я попал в мир, созданный из огня. Там реки лавы текут по красному камню, а небо цвета крови. Их солнце белое, большое и очень жестокое. Оно слишком близко к этому миру и давит на него, а если и исчезает с небосвода, то ненадолго. За несколько минут реки остывают и даже покрываются тонкой коркой. А камень хрипит и трескается.

Когда-то Тисса любила сказки.

Но их сиятельство не походили на престарелую нянюшку, которая рассказывала истории про альвов, сумеречников и прочих выдуманных существ. Хотя нянюшка полагала их отнюдь не выдумкой. И всегда оставляла блюдце молока для полной луны: чтобы волосы у Тиссы лучше росли и не темнели. А на ножку кровати привязывала красную нить, от кошмаров…

— Я возвращался туда раз за разом. Странно быть драконом… маг не проламывает мир, но как бы становится частью его, кем-то или чем-то, что способно выжить.

— Драконов не существует.

Как лунных кошек, сонников и цокотушек, которые крадут железные гвоздики из подков и обувных подметок.

— Существуют. Там. Они рождаются в жерлах вулканов из углерода. Изначально они — кристаллы, которые растут, пока не становятся достаточно большими, чтобы появился разум. А разум кристалл изменяет в сущность. Я уже был взрослым… почти взрослым.

Он был драконом? Чешуя, когти и крылья? Пещера с сокровищем и прекрасная дева… у нянюшки драконы всегда прекрасных дев воровали. Правда, потом появлялся благородный рыцарь и дракона убивал.

Хорошо, что это сказка.

— У меня были крылья, способные выдержать напор солнечного ветра. И когда начиналась гроза, а в месяц горячего солнца грозы бывали постоянно, я поднимался. Высоко. Выше других. Мое тело пылало и плавилось, я почти сгорал и, падая, нырял в озера лавы. Они казались прохладными. Мне жаль, что я не умею рисовать так, как Кайя. Я бы нарисовал для тебя этот мир.

— Вы… никогда туда не вернетесь?

— Скорее всего.

Ужасно. Он с такой нежностью говорит о том мире… быть драконом. И летать выше других. Там, наверное, не имело значения, что тан родился рабом. Вряд ли драконы знают, что такое рабство. Так Тиссе казалось. И титулы им не важны.

Они свободны в своих желаниях.

А тан взял и отказался.

Зачем?

— У этого мира тоже есть свои плюсы, — сказал он, точно подслушав мысли Тиссы. — А я не настолько самодостаточен, чтобы долго оставаться драконом.

Он все-таки уснул первым. И Тисса тихонько лежала, думая о том, каково это — ходить по всем мирам и каждый раз возвращаться туда, где тебя считают недостойным низким существом.

Это было неправильно.

Глава 13

ЛЮДИ

Чем шире грудь, тем больше змей пригреешь…

А нотацию мне все-таки прочитали. Рано поутру придавили локтем к кровати и на ушко проникновенным душевным голосом изложили все то, что, как говорится, накипело. Наша светлость повела себя безответственно, когда покинула безопасные покои, выглянув в совершенно небезопасный город. В изложении Кайя наш поход представился чем-то вроде безумной прогулки юных антропологов по землям, заселенным племенами каннибалов.

Еще львы и гориллы… крокодилы… в общем, ужасы всякие в невероятных объемах.

Их светлость волновались.

Переживали.

И даже собирались лично начать поиски, что было чревато для города новыми потрясениями…

Совесть слушала. Молчала. Улыбалась этак ехидненько. Наверное, это было совершенно неправильно, но виноватой я себя не ощущала.

— Я устала быть здесь без тебя, — говорю, когда Кайя наконец замолкает. — Постоянно прятаться — это же не выход.

— Наверное.

Он все еще хмурится. Вот зануда.

А волосы и у него отросли. До самых ресниц. И на макушке дыбом стоят, отчего вид у их светлости совершенно несерьезный. В рыжих глазах — немой укор, который все-таки меня пробивает.

— Прости. — Я совершенно искренна.

И Кайя кивает. Он меня даже целует, очень нежно, но все же ощущается некоторая отстраненность.

Вот и все, закончилась ночь, и да здравствуют дела повседневные. Впрочем, сбегать Кайя тоже не спешит, он ложится на живот, подпирая кулаками подбородок.

— Иза, что со мной не так?

— А что с тобой не так?

По-моему, все более чем так. Я сажусь рядом — сидя, его гладить удобнее. Волосы жесткие, а кожа горячая, раскаленная, и откуда-то я знаю, что на сей раз это — верный признак чего-то нехорошего. И плечи напряженные. Ну вот, что уже случиться успело?

А главное, когда?

— Когда я ехал, то думал только о том, чтобы поскорей здесь оказаться. А теперь лезет всякое…

Самоед рыжий.

— Гони… всякое.

Не прогонит. И если так, то будем разбираться вместе.

…рассказывай…

Сомневается? Но наша светлость теперь не слезет. Ей страдания в постели не нужны, и вообще требуется знать, кто в очередной раз обидел супруга.

…Эдвард… я еще плохо говорю… наша встреча… я писал…

…я не успела прочесть письмо.

…не читай. Расскажу.

Это действительно похоже на слова, которые не звучат в голове, но просто появляются там, как мысли. Но очевидно, что это не мои собственные мысли и не мои же эмоции.

По ним-то и ясно, что разговор этот Кайя дастся большой кровью.

…мы встретились. Я услышал его, как слышу тебя. Он попросил о разговоре. Оказывается, они все пытались до меня достучаться. А я был глухим.

…все — это протекторы?

…да. Так говорить — нормально.

А Кайя не умел. И теперь считает себя уродом. Глупость какая.

…не глупость. Это только часть того, что я не в состоянии делать. Помнишь Мюрича?

Еще бы. Такое вряд ли забудется.

…Эдвард просто заглянул бы в его сознание. Я так не могу. Я даже стенку проломить не могу, когда от меня эмоции прячут. Точнее, могу, но это убьет человека. Раздавит.