Сергей Малицкий - Оправа для бездны Страница 44

– И все-таки, – раздраженно обернулась Айра, – как ты сумел пересечь пелену?

– Опять же, если свидеться нам не удастся, подружку свою заклятую и не вспоминай, – все так же частил ей вслед Яриг. – О Кессаа я говорю, о Кессаа. Навещать ее не следует. Знак на ней, точно тебе говорю. В пламя головой не кидайся, не под тебя костер разжигается, не под тебя! А костер жарким будет, всю Оветту опалит: что хенны серые, что риссы на его фоне – так, угольками покажутся! Смертью имя Кессаа вычерчено, если ты сама не заметила, – смертью, так что, даже если и сведет вас судьба, ты слушай ее, слушай, но от прогулок с ней совместных воздерживайся!

– Как ты пелену пересек?! – почти закричала в ответ Айра.

– Так не было тогда еще пелены, – донесся голос старика. – Не было…

Осеклась дочь трактирщика, который трактирщиком себя, оказывается, не считал. Так и смотрела назад, пока фигура Ярига неразличимой не стала.

Айра с досадой поморщилась. Соринка попала в глаз и царапала веко изнутри. Вдобавок спазмом скрутило низ живота и засвербело в носу. Зачесались невыносимо виски и подъемы ступней. Затекли руки. «Стой, дорогуша, – прошептала она сама себе, не магией, а усилием воли преодолевая невыносимое желание чихнуть. – Не самое страшное испытание подкидывают тебе хранители храма. Перетерпи. Перетерпи, потому что ничего этого нет – ни зуда, ни пыли, ни соринки под веком. Перетерпи. Если так тебя испытывают, значит, не знают, что ты здесь, иначе другая бы магия сгущалась над головой. Перетерпи. Уйди внутрь себя, как учил угодливый, но крепкий помощник Аруха Синг». Обмякла Айра. Сдвинулась на малую толику вглубь. Нырнула под скованную льдом безмолвия ночную тишь. Оставила на поверхности темноты охранную магию рисских колдунов – и тут же словно вновь оказалась на облучке пропахшей рыбой повозки.

Две недели она в одиночестве подводой правила, если молчаливого всадника не считать. Как призрак из тумана воин выткался. Держался в десятке шагов позади, но ни на мгновение не отставал. Открывала глаза утром Айра – он поодаль маячил, закрывала – все так же чужой взгляд на себе чувствовала. Ее уж занимать стало: когда оправляется соглядатай, когда за конем смотрит, или меняются в тумане близнецы на одинаковых лошадях, столь похожие, что даже она одного от другого отличить не может? Впрочем, до того ли было: слова Ярига из головы не выходили, хотелось придержать поводья, чтобы отца дождаться да о непонятом расспросить, – только руки словно сами по себе подгоняли конягу. Смутные догадки сердце терзали, но рвались они на части, из мглы не выбравшись. Да и не до раздумий было. Чужая страна вставала вокруг дороги. Как пограничная стена из белого камня за спиной осталась, так чужестранство окрестное глаз резать начало. Чистенькие деревеньки и городишки, собранные из выбеленных, аккуратных домов. Деревья, посаженные ровными рядами не только вдоль дороги, но по косогорам и ложбинам. Поля – как решетки на воротах храма Сади в Скире, – на строгие квадраты расчерченные. Лица многочисленных крестьян, наполненные то ли испугом, то ли ужасом. Дети, непривычно молчаливые, не играющие, а постоянно занятые каким-то делом. Воины, преисполненные чванливой пустоты. Чиновники, источающие суету и презрение. Редкие повозки магов, затянутые полупрозрачными тканями, из-за которых изредка показывались гордые лица, напоминающие лицо Ярига – и в то же время кажущиеся жалкой подделкой под оставшегося за спиной отца.

Тишина висела над дорогой, стояла над поселками и городками. Тишина, не нарушаемая ни песнями, ни криками, ни даже ревом домашнего скота, а люди, что являлись частью этой тишины, и сами двигались неслышно, как тени. Все замечала Айра: и неприязненные взгляды, и плохо скрываемую ненависть, и мучительный страх, и магические знаки на лбах – одни у крестьян, другие у чиновников, третьи у стражников, четвертые у жрецов. К некоторым из них она и в Деште успела приглядеться, но вот так, чтобы вся страна была колдовством помечена, – и подумать не могла. Вот только рабов не попадалось, хотя по взглядам тех же крестьян каждого из них можно было причислить к рабам. Смотрела Айра по сторонам и чувствовала, как холод, разлитый по улицам и луговинам неведомой стороны, проникает в самое ее сердце.

Риссус явился Айре ранним утром. Она поднялась затемно, привычно с ехидцей кивнула безмолвному стражу, задала корм лошади, стряхнула с тента обильную росу, досадуя, что нельзя тело омыть или магию применить, чтобы рыбный дух с тела смахнуть, да повела крохотный, из одной подводы, караван прочь с огороженной плетеной изгородью площадки. Не иначе как наплыва купцов ждали правители Суррары – иначе зачем столь обширные загоны вдоль дороги частили, – да больше пары телег ни на одной стоянке вечерами Айра не видела. Над дорогой висел туман, где-то впереди заунывно зазвонил колокол, напомнив Айре голос скирского маяка, лошадь показалась в сыром молозиве мутным силуэтом, стражник за спиной вовсе растворился в его клочьях, и дочь трактирщика, когда-то самая большая надежда колдовского двора советника конга Аруха, безвольно поплыла в непроглядное месиво, доверившись чутью животного и скрежету обитых жестью колес по каменной дороге. С востока показалось бледное пятно поднимающегося Аилле, Айра уж собралась удивляться, что туман впереди стал плотнее, обратившись в белесую стену, как вдруг поняла, что это стена и есть. Мелькнули над головой точеные каменные своды, вслед за звоном откуда-то сверху послышался окрик караульного – и подвода выкатила на площадь, оставив за стеной и туман, и конного соглядатая. Лошадь подхватил под уздцы рослый, наряженный в кольчужные доспехи и белый плащ воин со шрамом на скуле, Айра потянула из футляра уже порядком затертые ярлыки, подала их стражнику, покосилась на дюжину таких же воинов, рассевшихся на беленой скамье, но глазами, ушами, всей кожей обратилась к чудесному городу, чтобы впитать его в себя до капли.

Рассказы не передавали и толики величия столицы риссов. Город действительно был укрыт золотыми куполами. Каждое из его зданий, будь оно хоть тщательно выбеленной будкой привратного дозора или белоснежным дворцом, заканчивалось желтым куполом, скатом, конусом, навершием. Но не золото покоряло случайного созерцателя, а белизна домов. Если бы не серый камень мостовой, что расчерчивала город и на широкие улицы, и на узкие переулки, Айра поклялась, что он сложен из снега или самородной соли. А впереди, там, где за золотыми кровлями и белыми стенами внутренней крепости возвышался серый, выложенный камнем холм, стоял величественный храм, у которого белыми были только колонны, а остальное сияло желтым – от фундамента до высокого шпиля. И – ни одного деревца. Ни ветви. Ни клочка травы.