Ольга Романовская - Словенка Страница 44

— Людей лихих в лесу много стало, сама знаешь.

…Ах, погожие денёчки летние, век бы под солнышком тёплым гулять, травами дышать, на небо любоваться! Не спеша шла Гореслава лесными тропинками с лукошком к Зелёной Горке, останавливаясь через шаг, чтобы наклониться, цветок лесной понюхать, былинку с земли поднять. Шла она босиком, чтобы всё тепло да ласку земли — матушки почувствовать, силой её напитаться. И как сердечко радовалась, когда взлетала у неё из — под ног бабочка — радуга, или же заводила песенку свою птичка певчая. А ягод в лесу видимо — невидимо! Земляника, сочная, червлёная, выглядывала из — под каждого листочка, к себе манила. Уж и полное лукошко набрала Наумовна, а ягода всё не пропадала. Присела девка на бугорок, огляделась вокруг: совсем рядом была Зелёная Горка. " Если бы всю ягоду эту лесную собрать да киселя и варенья из неё наварить, то на всё печище бы хватило", — подумала Гореслава и посмотрела на своё лукошко.

Вдруг затрещали веточки мелкие, раздались голоса девичьи с соседней полянки:

— Ой, не могу я ягоду эту есть больше, Любава, уж и во рту — то сладко.

— Ты бы лучше не в рот, а в лукошко ягоду клала.

— Я клала, а она сама в рот прыгает.

Рассмеялась Любава. Тут — то и увидела Наумовна Голубу: смешная была девчонка, вся в травинках лесных, а рот красный от земляники.

— Славно батюшка Леший вас одарил. Отблагодарили ли его за угощение?

— Отблагодарили, — ответствовала старшая Всеславовна. — А ты — то что тут делаешь, Гореслава?

— Сказала мне Заря, что вы по ягоду к Зелёной Горке пошли, вот и решила тоже лукошко Зиме Ярославовне принести.

— Быстро же ты управилась. А мы — вот больше ягоды съели, чем в лукошко положили.

Вдоволь набрав и наевшись ягоды лесной, девушки пошли к Соловке. Вода в ней потеплела немного, но искупаться они не решились, лишь прошлись по мелководью и отмыли Голубу.

Бодрые, весёлые, довольные, с полными лукошками возвращались девки домой. У ворот натолкнулась Гореслава на Ермила. Кметь помялся немного, а потом протянул ей камешек чудесный на кожаном шнурочке.

— Это Громовое Яйцо жалует тебе князь за заботу.

Камешек большой был — с кулачок детский, и узор по нему голубоватыми кругами да прожилками от центра разбегался.

Велела поблагодарить Светозара Наумовна, хотела уйти, но видит: парень с ноги на ногу мнётся, не уходит.

— Чего тебе ещё, Ермил?

— Радость Твёрдовна велела передать, чтоб пришла ты на закате к Перунову дубу.

— И давно ж ты у ней на побегушках?

— Да поймала она за рукав, долго упрашивала. Почему ж просьбу девичью не уважить, — обиделся кметь, в сторону смотрел, а потом важно сказал: — Пойду я, в крепости у гридня дел много поважнее, чем с девками беседовать.

… Незадолго до заката сняла Гореслава одинцы и колечко дарёное — мало ли, что случится может — прикрепила к поясу конёк — оберег, Эриков подарок, вздохнула тяжко и пошла со двора. Знала она, зачем позвала её супротивница: за внимание княжеское пенять будет.

Перунов дуб рос на самой вершине Зелёной Горки, у крутого песчаного обрыва над Соловкой. Закат окрасил листву в червлёные краски, бликами играл на морщинистой коре. Дубу этому было больше ста зим, и ствол его на высоте двух саженей от земли разветвлялся на пять толстых ветвей, казалось, подпиравших небо.

Наумовна побоялась прислониться к морщинистому стволу и присела возле выступавшего из земли корня.

Радость Твёрдовна пришла вскорости. Чёрные глаза, словно каменья заморские, блестели; коса цвета вороного крыла змеёй вилась по спине. Была она ростом чуть поменьше Гореславы, но из — за худощавости казалась выше. " И в кого она пошла, такая чёрная, большеглазая?" — подумала девушка.

Радость немного постояла, разглядывая Наумовну, а потом смело подошла к Перунову дубу.

— Ты, что ли, Гореслава, Наумова дочь? — с усмешкой спросила чёрноволосая, и глаза у неё сверкнули, словно угли печные.

— Я. А ты, кажись, Радостью Твёрдовной зовешься, — не испугалась девка, так же бойко отвечала.

— А знаешь ли ты, что князь наш Светозар мне мил?

— Весь Градец знает это.

— Тогда почто ты у меня отбить хочешь?

— Никого я у тебя не отбивала.

— Лжёшь, знаю всё: и то, как ты вкруг него вилась и как зельем ведьмачим опоила. Совсем забыл меня. Прихожу я в крепость, а он велит передать, чтоб уходила. И всё из- за тебя.

— Если он тебя бросил — не моя в том вина.

— Врёшь, травами своими его опоила, голову вскружила моему соколу.

Хотела ответить Гореслава словом едким, но ухватила её Радость за косу и к обрыву потащила.

— Гуляла бы ты, пришлая, с Ермилом, а на чужих парней бы не зарилась, — приговаривала девка и царапалась, как кошка.

Но не такова была Наумовна, чтобы такое простить, извернулась, схватила супротивницу за пояс. Завизжала Твёрдовна, зубами в руку ей вцепилась. Однако, не помогла ей кошачья повадка: сумела — таки Гореслава развязать ей пояс. Что уж тут поделать — отступила Радость, губки покусывала, а пояс с оберегами в руку у Наумовны повис сиротливо. Какой позор на девичью голову; хорошо, что люди не видали.

— Пояс я тебе отдам, но впредь не называй меня ведьмой. Никогда я зелья приворотного не варила, и перед людьми меня не стыди.

Вырвала свой пояс Твёрдовна, быстрыми шагами пошла вниз по Зелёной Горке. А Гореслава постояла маленько и тоже к Градцу пошла окружной дорогой.

Ужели не люба ему больше Радость, ужели не быть ей княгиней? И не верилось в то девке, обмануть себя надеждой ложной боялась. Но не спроста же говорила ей слова обидные чёрноглазая; знать, действительно стали приворотными травы лесные.

Когда переходила девка Соловку, то посмеялась над видом своим. Нет, краше разукрасила её Твёрдовна, чем Всезнава с подруженьками. Бедовая девка. Гореслава осторожно умыла лицо, переплела косу и в город поспешила. Солнышко уж закатилось, поэтому не боялась Наумовна, что кто — то заметит её, такую красивую. Лишь бы только кметей не повстречать!

10

Говорят, сердце девичье недолго кручинится, так и с Радостью приключилось. В первые — то дни после встречи у Перунова дуба она стороной парней с девками обходила, всё на крепость посматривала. Помнится, дивилась тогда Гореслава, откуда в чёрноволосой девке столько злости, но потом дивиться перестала, когда рассказали, что род Твёрдовны из — за моря и будто бы прабабка её гречанкой была. Но люди много бают, да не всё быль.

… А Радость Твёрдовна нового дролю себе нашла. Как — то пошла Наумовна в крепость, чтобы с Ермилом поговорить и о здоровье княжеском справиться. В Градце её теперь все знали: отроки у ворот словом ласковым перебрасывались, кмети её по имени — отчеству величали. Итак, шла она и с Соболько, забавным чернявым отроком, беседовала, когда Радость Твёрдовну увидала. Девка к ней спиной стояла, на плечо Будимиру голову положила и о чём — то с ним ворковала., а кметь стоял да улыбался. Потом Твёрдовна засмеялась и ещё крепче к парню прижалась.