К. Колесниченко - Закат [СИ, полностью] Страница 44

Глава 5

Вокруг стоял туман, простые серые, словно сделанные из ваты облака плавали вокруг со всех сторон. Он был такой же, как и перед воротами, плотный и пышный. Но теперь он не скрывал окружающие, роли поменялись ион сам ее был. Вокруг насколько хватало глаз, текло вязкое море тумана. Сидевший на козлах Дарвин все время говорил, перемешивая страшные богохульства с молитвами он просил, одновременно посылая на головы богов бесконечные проклятие. Открыв переднее окошко я увидел, как он одной рукой правит каретой а другой придерживает шляпу, экипаж казалось летел с невероятной скоростью, ветер бил в лицо и оптикал экипаж.

Не шума, не света, не проблем.

Подтверждение простого правила: "Лишь у мертвых не бывает проблем", сейчас было актуально как никогда. В таком месте не может быть ничего живого, как на кладбище, есть воспоминания, обязанности и чувства, но нет живых. Лишь равнодуший, серый камень могильных плит.

Но вот что-то засвистело, тонкий звук резанул по ушам и все изменилось.

За окном больше не было давящего на нервы серого безмолвия. Звуки ночного города, глубоко погруженного в объятия сна, тихо заползали и незаметно наполняли экипаж. Свет факелов проскользал через дверные окошка и изгибаясь от движения плавал по нашим лицам.

Почуяв под ногами привычную землю, лошади успокоились и перестали рвать поводья, короткая поездка оказалась для них слишком большим впечатлением.

Осматривающая ближайшие дома Александра заметила.

— Мы на месте.

— Но на своем ли? — за свой комментарий Алес получил от Александры укоризненный взгляд. Никому не нравиться сарказм, если только он исходит не от тебя самого.

Дарвин успокаивал лошадей, а я пытался разглядеть сквозь окно куда же нас все-таки занесло. Александра с целителем занимались тем же, примкнув к прохладному стеклу мы внимательно смотрели.

Ночь всегда лишает возможности для обзора, подавляя свет она подавляет способность видеть, возможность своими собственными глазами удостовериться в истинности утверждений. Именно поэтому попавший в глухую темноту человек быстро попадает под власть страха, он ничему не верит, и его недоверии играет против него самого. Я знал многих сильных и уверенных в себе людей, которые быстро теряли свои выдающиеся качества в тот самый миг когда оказывались в темноте. Не у себя дома, где тебе известна каждая стена и кресло, где даже спящий на подоконнике кот вселяет в тебя уверенность. А среди леса, вокруг голых скелетов деревьев, окруженные треском мелких хищников и под гнетом своего воображения.

Именно так страх и воображение.

Эти две составные опровергнули в бегство не одну армию.

Но я могу видеть в темноте, ночь мне не помеха иногда она даже намного желание бьющего ключом света.

Острые очертания домов, выступающие карнизы и балконы, словно нахмуренные брови смотрели на улицы. Черные окна, с маленькими зрачками света, не мигая находились под властью своих мыслей.

— Мы в городе. — наконец сказала моя любовь.

Не успел я ответить, как снаружи прозвучали голоса людей.

— Выйдете наружу. — голос у человека звучал уверено, но в то же время с дружеской каплей, без намека на агрессию.

Две пары глаз уставились прямо на меня. Целитель было заикнулся, что именно он должен выйти, но Александра посмотрела на него так хмуро, что он тут же замолчал. Что ж мне не в первой, вести переговоры я худо-бедно научился.

— Я быстро.

Моя любовь лишь кивнула, ничего не сказав в ответ. Стараясь, чтобы целитель не заметил, она положила кисть руки на твердую рукоять узкого кинжала, на миг ее глаза блеснули кровавым закатом, если с той стороны враги, она не станет вести с ними переговоры.

Снаружи карета обзавелась большими, мешковидными кусками тумана, словно проезжая через густой кисель, на ручках дверей, рейках окон и других угловых конструкциях висели длинные хлопья тумана. Некоторые из них падали на каменную дорогу и медленно расплывались в стороны. Холодная влага сотнями каплей покрывала всю карету, кроме стекол, прозрачные стены остались нетронутыми.

— Предъявите пропуск. — Я повернулся на голос и тут же замер.

На меня смотрел доспех.

Цельный без единого незащищенного места на теле, он был начищен до блеска и отражал горящие вдоль дороги фонари. Металлические пластины защищали все до чего мог дотянутся вражеский меч или кинжал, а места куда не мог дотянутся сам доспех, были прикрыты одетой под него кольчугой, такой же чистой и блестящей. Даже шлем был сплошным, без заклепок и ремешком с буквой Т на лицевой стороне, в узких прорезях я не мог различить даже глаз, лишь сплошная темнота, скрывающая лицо и мысли рыцаря. На плечах были небольшие, острые выступы обезглаливателей, казалось у доспеха за спиной находятся сложенные крылья, и он в любой момент расправит их в стороны. Металлические рукавицы, наколенники и набедренные пластины, все было подогнано под размер человека и казалось, что он вместе с ними и родился на столько природно они смотрелись.

На блестящем нагруднике, в области сердца была нарисована толстая, красная полоса, находящейся в середине гравированного плетения, которое узором уходило за спину.

Гвардия Красной Палаты.

— Предъявите свой пропуск. — повторил вопрос стражник. Дружелюбия в его голосе не убавилось, но вместе с тем, там появилось нетерпение.

Хотя он больше ничего не сказал и не сделал не единого движения, после повторения приказа, из темноты, с реденькими полосами света, вышел еще один доспех. Как точная копия первого, он ничем не отличался, лишь полоса на груди у него была под трема красными звездами, а окружающий рисунок был более затейливый и сложный.

Я понятия не имел про какой попуск он говорит, у нас были с собой сопроводительные бумаги и подписанные чиновниками бланки, но они предназначались для таких же самых, черствых как и их табуреты чиновников. Про дежуривших при въезде красногвардейцах мне некто не говорил.

Но раз Монета провела нас через закрытые ворота, значит, это она во всем виновна. Я протянул первому стражнику маленькую кругляку.

Гвардеец взял Монета, сжал в вытянутой руке и произнес несколько слов. Металлические пальцы могли удержать любую руку и направленную против владельца силу, но воздух и свет им был не подвластен. Вокруг кисти гвардейца образовался маленький, красный огонь, жилистой струей словно дракон, он пробивался в щели между пальцами и вылетал на волю, вновь быстрое падение и столь же быстрый взлет. Огонь прожигал кисть гвардейца раз девять не меньше, и казалось последний не испытывает по этому поводу никакого дискомфорта. Наконец гравировка на правой стороне груди Гвардейца засветилась золотым светом, в окружающей полутемноте стали четко видны ее длинные, переплетающиеся между собой линии. Огонь взлетел вверх и растворился в воздухе, где-то на уровне лица солдата.