Гуль. Харизма +20. Том 2 (СИ) - Крымов Илья Олегович Страница 45

— У меня аллергия на воду, — огрызнулся Гринботтом.

— Что, вот так просто? — не поверил я. — Впускаете к себе в дом незнакомцев и чудовищ?

Полурослик выдохнул дымное колечко и доверительно сообщил мне:

— Поверьте, в прошлом я повидал немало и более странных вещей, мнэ-э…?

— Антон.

— Антон! Замечательное имя! Опять же, к нам в Дормстон дурной народ не ходит, я, во всяком случае, не встречал!

Ещё бы, — с таким предупреждением на двери.

Внутри нора полурослика, — или смиал, — оказалась именно такой, какой обещали праздношатающиеся созерцатели, то есть уютной. Почти все проёмы и даже стены были округлыми, их покрывала дорогая обшивка и резные деревянные панели, полы устилала плитка; мебель выглядела старой, но при этом качественной и проверенной десятилетиями. Свечные люстры, и настенные светильники, множество столиков и стульев, заваленных книгами тут и там; корни дуба, вплетались в декор большого атриума. В гостиной, или «каминном зале», как назвал его хозяин, был роскошный паркет, укрытый ковром, потрескивал аккуратный полукруглый камин, над которым висели портреты представительного полурослика и улыбчивой женщины того же племени.

Ульбо Штрумпинс провёл нас по обеденной, мельком показал большую кухню, гостевые комнаты и, наконец, ванную. Всё в смиале представлялось красивым на свой, особый манер, казалось, что это жилище было свидетелем каких-то историй, что в его стенах когда-то звучали голоса и смех, решалась судьба чего-то великого. И ведь кто-то смог воплотить это неповторимое чувство внутри виртуального пространства. Я осознал себя обманутым, но не мог не признать, что обманываться был рад.

— Здесь оставлю вас, гости дорогие, пользуйтесь ванной, не жалейте воды, дождь недавно заполнил бак. Позаботьтесь о себе, а я позабочусь об ужине.

Полурослик пошёл в сторону кухни, напевая что-то под нос.

— Никто не возражает, что первой окунусь я. — Мэдлин не спрашивала, а утверждала. — Лиззи, тебе влага противопоказана, Ангус, — тебе тоже. Антон… — Она чуть прикусила нижнюю губу. — Смотри сам.

— Дорогая, сочту за честь потереть тебе спинку, — сладким голоском пропел Гринботтом.

— Сочту за лучшее, чтобы ты даже к двери не подходил.

— Я прослежу! — вызвалась Лиззи.

Глянув ей в глаза, гоблин опечалился и не стал связываться.

Выдалась свободная минута, я уселся на пол. Думать ни о чём не хотелось, атмосфера этого места всё ещё влияла на меня, вызывая смешанные чувства. Я будто попал в квинтэссенцию понятия «дом». Впервые со времени заточения чувствовал такой уют. Впервые с тех пор, как покинул родину. Это было приятно, однако, меня оскорбляло осознание того, что всё являлось обманом.

Запах почвы, запах живого дерева, запах тепла и еды, запах свежего постельного белья и пыльной бумаги. Запах гигиенических средств и горячей воды из ванной. Дверь открылась через час и последний аромат усилился, повсюду расплылось облако пара. Мэдлин вышла, прикрытая только двумя чёрными полотенцами, но ещё без макияжа. Белоснежная кожа блестела от крема, глаза стали казаться меньше, а губы — бледнее, но даже так она была очень красива. Сама ведьма, вероятно, думала иначе, быстро отвернулась от меня и пошла в гостевые комнаты. Мумия одним предупреждающим жестом остановила гоблина, бросившегося вслед, отправилась сама.

— Я следующий! — закричал Гринботтом, бросившись в горячую, полную пара ванную.

— У тебя же аллергия.

— Нужно уметь преодолевать свои слабости, Антон!

Я тоже вошёл в покрытую запотевшим кафелем комнату с огромной дубовой бадьей, над которой с краю торчал медный кран. В полу имелась решётка слива, а кроме того я заметил небольшую раковину, мутное от конденсата зеркало, ватерклозет; на стенных крючках висели ковшики, мочала, щётки, корытца и полотенца, на полках благоухало мыло разных сортов. Полукруглое окошко под потолком было открыто, через него уходило тепло.

Гоблин заткнул отверстие в днище бадьи, крутанул вентили и стал раздеваться, бросая одежду на мокрый пол. Гигиенические средства его не заинтересовали, забрался по лесенке и скрылся в бадье с головой, гидрофоб. Я сунул в пасть одну из гусениц мпоко, снял со стены деревянный ковшик, щётку с самой длинной ручкой, и стал набирать горячую воду из раковины. Намыленная щётка шуршала по костяной броне, никаких ощущений кроме тепла я не испытывал, но и это было приятно. Гринботтом плескался в бадье как в родной стихии, пускал водяные фонтанчики со странными звуками, — надеюсь, он делал это руками, — полоскал рот и напевал что-то. Взяв большой кусок домашнего мыла и крышку от бадьи, я запустил снаряд в воду и прикрыл ёмкость. Гоблин кричал и колотил примерно пять минут, и только потом я освободил его в массе пахучих пузырей.

— Ты что, убить меня вздумал, чудовище?!

— Возможно, если мыло для тебя смертельно.

— Не старайся! Настроения не испортишь! — заявил археолог, почёсывая мокрые рыжие бакенбарды. — Наконец что-то хорошее случилось с тех пор, как вы взяли меня в заложники!

— Да, ты поборол страх воды.

Не буду ему говорить, что, судя по следам воды и расстановке мебели, Мэдлин мылась сидя вон на том маленьком табурете, пользуясь ковшом, который держал я, и щёткой с короткой ручкой, которая висела на крючке. А в бадье в последний раз, вероятно, мылся хозяин дома.

Убедившись, что панцирь сверкает, я стал вытирать кости махровым полотенцем, пока Гринботтом одевался. Только в этот момент я осознал, что НИП был законченным субстанцем, — надевал свою грязную просаленную одежду на мытое тело как ни в чём не бывало. За такое нужно было придумать отдельный вид наказаний.

— Не хочешь спустить воду?

— Не, — ответил он, покидая ванную.

Вздохнул, вытащил пробку, спуская этот жуткий бульон в водосток, прополоскал бадью и пол чистой водой. Надев набедренную повязку, осмотрелся ещё раз, и отправился на запах еды.

Полурослик расстарался на совесть, заставил блюдами весь стол. Он угостил нас несколькими видами печёного и жареного картофеля, куропатками и перепелами, гусем на вертеле, свежими овощами, ягодами и фруктами, горячими колбасами, поданными на чугунных сковородках, свежими булками, тремя видами салатов, крепкими наливками, пивом, пряным вином, а под конец ужина, когда мой панцирь стал тесен, разлил ча из большого чаника и выставил огромный торт. Ухаживая за нами, полурослик не забывал есть сам и выяснилось, что аппетит у него был как у огра.

Закормленные до полусмерти, мы переместились в каминный зал, где расселись в креслах близ очага (кто смог уместиться); Гринботтом полулежал на резной скамье, гладя раздутый живот, и едва держался в сознании. Ульбо Штрумпинс закинул мохнатые ноги на пуфик, устроился поудобнее, и взял со столика пульт управления. Слева от камина висел серебряный поднос, оживший при нажатии на кристаллы.

— Соседи не очень любят эту волшебную технологию, — сказал он, — считают, что порядочному полурослику не должно быть дела до того, что творится во внешнем мире. А я люблю засыпать под иностранные новости. Вы не возражаете?

— Нисколько, Ульбо, нам тоже интересно, — ответила Мэдлин.

На экране появилась отдалённо знакомая мордашка эльфийского происхождения. Ведущая новостей мило улыбнулась и быстро заговорила:

— Тем временем ситуация в Наиле продолжает развиваться, всё более массированные атаки неизменно оканчиваются неудачей. Несколько одиночных прорывов также ни к чему не привели, пирамида полна защитных систем. Прошлым днём границы субрегиона пересёк тяжёлый крейсер «Тьенлонг», идущий под флагами Срединной Империи. Чего нам ждать дальше? Впрочем, давайте отвлечёмся на минуту от жарких песков; позавчера нечто особенное случилось в Долине Щитов. На столицу субрегиона напал древний белый дракон, который мог превратить Октирон в ледяную пустошь, если бы не скоординированная операция объединённого флота.

Она продолжала говорить, пока на экране шло воздушное сражение. Белый дракон вёл бой с десятками кораблей, которые соединялись в звенья, били по нем из пушек и заклинаниями со всех сторон. Многие превращались в айсберги и неслись к земле, но на разных этапах боя было видно, как сокращалась шкала жизни ящера. Точку поставила таранная атака большого корабля с хищными обводами. На его чёрном парусе белела виселица.