Юлия Латынина - Колдуны и министры Страница 45

Киссур, меж тем, не совсем ушел. Одна из стрел попала пониже правой лопатки и, наверное, задела легкое. Он хотел ее вытащить, чтоб не цеплялась за кончики ветвей, но не сумел и обломил. Так и пошел дальше. Он спустился к императорскому тракту, но вскоре услышал голоса людей и собак, и понял, что это едет Мелия с людьми и что скоро они пойдут по его следу. Следы он оставлял за собой глубокие и с кровью. Киссур понял, что ему надо где-нибудь укрыться.

Перед рассветом он пришел к храму Серого Дракона. В храме осыпалась крыша, и перед алтарем была куча сухих венков, заметенная снегом. Киссур лег на эту кучу. Прошло некоторое время – Киссур почувствовал, как что-то в него тычется, скосил глаза и увидел огромного белого волка. Киссур закрыл глаза и вытянул горло. Через некоторое время Киссур открыл глаза: волка не было, а рядом стоял старый колдун. Уже светало. Где-то внизу слышались голоса и собачий лай.

– Пойдем, – сказал отшельник.

Киссур не шевелился. Снег на венках под ним наполовину растаял и был красный.

– Тогда лезь в рукав, – сказал колдун.

Киссур послушался и полез. Изнутри рукав отшельника был расписан тысячами павлиньих очей, как платье госпожи Архизы. Госпожа Архиза сидела на диванчике и хихикала, а господин Айцар, первый богач Харайна, глядел на нее и на пышный диванчик и говорил: «Я, человек неученый, и то нарисовал вам подпись под картинкой». Тут задернули шторы и стало темно.

В полдень Мелия и еще человек десять явились к избушке Серого Дракона на вершине горы. Надо cказать, что вокруг избушки никаких следов на снегу не было. А в храме они нашли только затекшую кровью кучу листьев, и волчьи следы кругом.

Отшельник мирно жарил на решетке зайца. Зайца стражники отобрали и съели. Отшельник молчал, пока длился обыск, и только спросил Мелию, не хочет ли Мелия поискать у него в рукаве. Мелия вцепился в отшельника и закричал:

– Ты! Мне госпожа Архиза сказала, кто ты такой! Гляди – повесят, как пособника в разбоях. Отшельник – а мясо ест!

– Ба! – вдруг заорал отшельник, тыча Мелие в рот.

Тот схватился за горло и поперхнулся, а куски зайца уже ползли из него наружу. Остальных стражников тоже начало рвать. Куски с пола потянулись друг к другу, из них соткался заяц и начал расти: глаза как плошки, лапы как сосны! Стражники, визжа, кинулись наутек, а заяц за ними. Люди опомнились лишь у подножья горы, и, так как им показалось, что бежали они целую вечность, одежда их расползлась от ветхости. Одного стражника заяц, однако, догнал и заглотил. Несчастного потом нашли головой вниз в сосновом дупле, совершенно мертвого. Я в это, впрочем, не верю, а передаю, как рассказывают.

Киссур очнулся не очень скоро, дня через два, на лежанке в хижине отшельника. Окошко с промасленной бумагой было открыто, прямо в солнечном пятне грелся старый белый волк.

Отшельник сидел рядом с волком и улыбался. Теперь, на свету, Киссур заметил у него на лбу старое полустертое клеймо каторжника. Отшельник сказал, что рана заживет через две недели, и стал поить Киссура рисовым отваром с ложечки. Потом спросил, что он не поделил с товарищами. Киссур рассказал.

Отшельник помолчал, потом проговорил:

– Да, я уже слышал такие истории. Сначала грабят казенный караван. Налоги не приходят в столицу, казна терпит ущерб. Потом подают министру Нану доклад: есть, мол, компания людей, которые так любят государство, что готовы загодя выплатить налоги, а потом уж собирать их сами. Господин министр эти доклады пока копит.

Киссур, в постели, вдруг скрипнул зубами:

– Вы говорите об откупах! Так было при прежней династии: откупщики платили казне один миллион, а потом выбивали палками из крестьян три миллиона. Налоги, отданные в частную собственность! И к этому-то такими методами стремится господин министр?

Старик помолчал, потом сухо сказал:

– Не все, что делается от имени государя, известно государю. Не все, что делается от имени министра, известно министру.

– Нет, – сказал Киссур, – об этом деле, я думаю, ему было известно.

Киссур поправлялся довольно быстро, и уже вставал и помогал старику и волку по хозяйcтву. Старик его даже как будто избегал. Как-то вечером разыгралась снежная буря: рана у Киссура заныла, старик уложил его в постель и напоил травяной настойкой.

– Вы меня ни о чем не спрашиваете, – сказал Киссур.

– Захочешь, – сам расскажешь.

Тогда Киссур стал говорить о том, о чем до конца никому не говорил: и об отце, и о матери, и о Западных Островах, и о том, как помер Кобчик, и о том, что случилось с сыном первого министра; об Арфарре-советнике и о советнике Ванвейлене, убивших отца, – обо всем.

Киссур кончил. Старик помолчал, потом спросил:

– А о чем ты больше всего жалеешь?

Киссур хотел сказать, что больше всего жалеет о своей слепоте касательно госпожи Архизы, но передумал и ответил:

– Когда меня первый раз арестовали, я успел спрятать кинжал. А второй раз – не успел. У этого кинжала золотая голова кобчика и два яхонтовых глаза. Это очень ценная вещь, и этим кинжалом дружок Арфарры убил моего отца. Теперь этот кинжал, конечно, пропал, и его-то мне больше всего и жалко.

Отшельник помолчал, потом встал и вышел в соседний чулан. Там он копался довольно долго и вернулся с чем-то, завернутым в рогожку.

– Ладно, мальчик, – сказал он. – Я хочу подарить тебе другой кинжал, тоже из Верхнего Варнарайна.

Отшельник развернул тряпочку и протянул Киссуру кинжал. Рукоять у него была в форме белой треугольной шишки, чешуйки шишки оторочены серебром. Серебро немного почернело, в желобке на лезвии застыли кровяные скорлупки.

– Этим кинжалом, – сказал старик, – твой отец, за несколько часов до смерти, убил моего послушника Неревена. Мальчишке тогда было пятнадцать лет.

С этими словами отшельник повернулся и вышел. Часа через три, когда совсем стемнело, Киссур прокрался с кинжалом в руках в соседнюю комнату. Арфарра-советник безмятежно спал, свернувшись клубочком. Киссур постоял-постоял и вернулся обратно.

В хижине был подпол, а из подпола подземный ход вел в заброшенные штольни. У штолен было довольно много выходов, один из них – в храм Серого Дракона. На следующее утро, когда выяснилось, что хижину засыпало почти доверху, а еды почти что нет, Киссур не стал чистить снег, а вылез через подпол и пошел добывать еду.

Он подстрелил зайца и еще рысенка с пестрой мордочкой, вернулся и стал разделывать тушки. Арфарра подошел и встал рядом.

– Вас же тайком отравили в ссылке, советник, – сказал Киссур.

Арфарра засмеялся:

– Вот именно, что тайком. Если бы меня казнили официально, ничего поделать было б нельзя. А начальник лагеря получил тайный приказ и забоялся, что девизы правления сменятся, и кому-то будет выгодно наказать его за расправу. Беззаконные казни влекут за собой тайные помилования, друг мой!