Роберт Асприн - Тень колдуна Страница 45

— Хм-м! Ты не говорил со мной так сердито, когда тебе нужно было выбраться из подземелья и ты нуждался в моей помощи!

— Ты был тогда гораздо дружелюбнее. Но давай больше не будем о кошках и о Нотабле, иначе нашей дружбе конец. — Ганс некоторое время пристально смотрел на Глаз, прежде чем опять повернуть вперед. — Поехали, Железногубый.

Пока огромный конь взбирался на холм, норовя перейти в галоп, Ганс не смотрел по сторонам. Сейчас ему было неважно, остался Глаз с ним или удалился, задетый размолвкой.

Однако через несколько минут до него донесся знакомый голос:

— Я все понял. Ты прав. Дружба означает стараться не делать другу больно. А мудрость заключается в том, чтобы не влезать в дерьмо.

Отчаянный рыжий кот невероятных размеров приветствовал появление Ганса в подвале особняка выразительным шумом, в котором слышались недвусмысленно-осуждающие нотки. Непостижимо, но глаза животного тоже смотрели осуждающе. Голодный, умирающий от жажды Нотабль ждал на том самом месте, где Ганс и ожидал его увидеть. Полный упреков, но совершенно счастливый оттого, что видит своего человека — или мамочку, ибо знающие люди говорят, будто коты именно так относятся к тем, кто кормит их и кого они помечают своими пахучими железами, расположенными на щеках и вдоль хвоста.

И тут кот, отличавшийся избытком веса, заметил глаз, лишенный тела вовсе. Басовитое «мау» переросло в шипение, когда Нотабль распушился, разглядывая висящую в воздухе штуку. Когда огромный кот ощетинивался, он начинал казаться еще в два раза больше и был способен испугать не только крупную собаку, но и человека; Глаз, предусмотрительно повисший довольно высоко под потолком, был изумлен, но не казался испуганным. Животное разглядывало невиданное явление, выгнув спину и подрагивая хвостом.

— Это Глаз, Нотабль, мой большой друг. Глаз, это мой друг Нотабль.

Нотабль продолжал смотреть вверх. Глаз смотрел вниз:

— Ну о-очень большой кот, Ганс.

— У-гу. А также голодный. — Ганс снял крышку с небольшого ведерка, в котором ему продали пиво.

Внезапно кошачий нос задергался, а выгнутая спина опала. Взгляд изумрудных глаз переключился с летающей штуки на открытое ведерко. Поведение Нотабля превратилось из агрессивно-враждебного в приторно-ласковое. Он тут же приступил к активным действиям, отираясь извивающимся телом о ноги Ганса, пока тот наливал пиво в большую и очень красивую синюю чашу, которую прихватил из особняка.

Ошеломленный Глаз попробовал высказать свое неодобрение:

— Я бы сказал, что Корстик заплатил за эту чашу цену, достаточную для покупки хорошей коровы.

— Вот и хорошо! — сказал Ганс. — Он, безусловно, не стал бы возражать против такого ее использования! Это чаша, которой ты заслуживаешь, Нотабль. Прости, что покинул тебя так надолго, но я был в тюрьме. Вот тебе... черт возьми, Нотабль, полегче! Ты опрокинешь и пиво и меня!

Ему пришлось держать чашу на отлете, пока он придерживал кота, чтобы тот не вылил янтарную влагу до того, как чаша коснется пола. Операция оказалась непростой: Нотабль был большим, тяжелым и рвался к пиву. Когда Ганс освободил его, он набросился на пиво, как человек, доползший до оазиса после целого дня в безводной пустыне.

Жаждущий человек, однако, не смог бы издавать таких неприлично громких булькающих звуков.

Затем Ганс бросил в наполовину опустевшую чашу кусок говяжьего языка, и кошачье мурлыканье достигло апогея.

— Ну о-очень большой кот, — сказал Глаз, облетая кота со всех сторон.

Ганс выпрямился с довольным видом и принялся рассматривать железный барьер, который запер его в лабиринте Корстика. Через две минуты чаша оказалась пустой и сухой, мясо исчезло бесследно, а Нотабль не спеша принялся вылизывать усы, мокрые и жирные, при этом отвечая на расспросы Ганса выразительными взглядами. Из этой своеобразной беседы Ганс уяснил, что Катамарка и Йоль находятся по ту сторону барьера.

— Я потрясен, — признал Блуждающий Глаз. — Этот кот далеко не глуп, что само по себе удивительно. Но все же, до чего он большой!

— Глаз? Ты, видимо, не знаешь, как поднять эту штуку, не правда ли?

— Не имею понятия. Какой большой кот! И пиво!

— У-гу. Послушай, э-э, Глаз... ты можешь пробраться через решетку?

— Да. Но своим путем, тебя я взять не могу. Ганс решил не уточнять, что означает «своим путем». Он предпочитал оставлять некоторые вещи без объяснения.

— Ну а... не согласишься ли ты пробраться туда и поискать там двоих, о которых я тебе рассказывал?

Глаз согласился, не удержавшись, однако, от прощального залпа.

— Мудрость, — саркастически бросил он, — это знать, когда послать кого-то другого в опасное место вместо себя.

«Кого-то? Ты имеешь в виду что-то», — подумал Ганс, обратив внимание на то, что сзади Глаз был либо невидимым, либо черным, как туннель, по которому тот плыл. Затем он опустился на пол и уделил Нотаблю то внимание, которого кот заслуживал. Большую рыжую голову надо было погладить и почесать с изрядным усилием, пока глаза Нотабля не зажмурились от удовольствия. Гансу всегда было интересно, какой инструмент для чесания мог показаться гигантскому зверю слишком грубым: орлиный коготь или, скажем, одна из метательных звездочек…

Через некоторое время Блуждающий Глаз вернулся. Вообще-то его не было видно, о возвращении возвестил лишь голос.

— Я нашел их. Они глубоко под землей, заблудились. Ганс мрачно кивнул.

— Тем лучше для них. Похоже, нам лучше вернуться тем путем, которым мы вышли;

— Нам?

— Нотаблю и мне. На тебя я тоже рассчитываю, друг.

— Кот задержит нас, ему будет трудно спускаться с холма.

— Нотабль. Его зовут Нотабль, Глаз. И он не задержит нас. Он поедет в седле.

— Бедный конь!

Шедоуспан остановился под деревом, чтобы извлечь остатки Корстикова клада. На этот раз хорошо вооруженная, запасшаяся едой и водой, маленькая компания, состоявшая из него. Глаза и Нотабля, открыв замаскированную дверь, вновь вошла в коридор, который вел в лабиринт.

Глава 22

И вновь их обступил мрак серых стен без паутины, под ногами был твердо утоптанный земляной пол. Корстик, однако, позаботился о том, чтобы тот, кто оказался в этом монотонном окружении, долго не скучал. На этот раз ловушка представляла из себя опрокинутую букву Т из тяжелых бревен, которая свешивалась с потолка, раскачиваясь, словно огромный маятник. Нижняя перекладина захватывала всю ширину прохода, со свистом проносясь в полутора футах над полом. Бревна обрушились позади Шедоуспана и Нотабля, как только они вошли в лабиринт. Глаз увидел это и, к счастью, заорал так, что буквально спас их: