Ульяна Соболева - Легенды о проклятых. Безликий Страница 46

- Если это месть, то она могла бы быть гениальной, мой дас. Хотя и не выполнимой. Более жестокую расплату трудно придумать при условии, что кто-либо проведет это действо.

Он поднял бокал с пола и снова наполнил его вином, а я резко подался вперед.

- Что ты имеешь ввиду?

- А то, что Лассар никогда не примет этот брак. Этот союз никогда не станет легальным на территории Лассара. Отрекшуюся ниаду забью камнями едва она войдет в город. И никто. Ни один закон или могущественный покровитель не спасет ее от праведного гнева религиозных фанатиков. Если бы вы совершили это и отправили ее после домой – то не придумать участь страшнее, чем эта.

Я отобрал у него бутыль и приложился к вину, вытер рот тыльной стороной ладони.

- Значит она не вернется в Лассар. А ты будешь держать свой поганый язык за зубами.

Фао посмотрел на меня в недоумении и надкусил хлеб, поднятый с пола. Жирного урода не кормили целый день и теперь он пожирал даже крошки со стола.

- Я молчу… всегда молчу. Фао никогда не болтает лишнего, - и вдруг он застыл с ломтем хлеба у рта, - А при чем здесь я?

- При том! Ритуал исполнишь ты. Срежешь с нее это клеймо.

- Я? Нееет! Я не могу! Нееет! – он затрясся мелкой дрожью, как жалкая псина, - Меня покарают! Я не могу!

В эту секунду я сгреб его за шиворот и протянул к себе по столу.

- Ты сделаешь так, как я тебе скажу. Проведешь ритуал. Ты убедишь каждую псину в том, что этот брак более, чем законный. Иначе я сдеру с тебя шкуру живьем и сошью из нее ремни для моих воинов. Она у тебя просаленная и толстая. В самый раз удерживать тяжелые ножны.

Он быстро и коротко закивал, не смея дышать мне в лицо, а я медленно разжал пальцы и толкнул его обратно на стул. Сзади откашлялся Саяр и поставил на стол еще один бокал.

- После отречения ее кожа будет обжигать так же, как и раньше?

Астрель тяжело дышал и сделал несколько глотков из бокала. Его все ещё продолжало трясти.

- Никто никогда не отрекался. Я не знаю. Существует старая легенда, что ниада позволит прикоснуться к себе лишь тому, кого захочет сама. Но никто не проверял на деле. Ниада невеста Иллина и только он может ее касаться.

- Где держат остальных ниад, прошедших постриг?

Он смотрел на меня округлившимися глазами:

- Нам не задают таких вопросов. Это тайна Храма.

- Я задал. Отвечай!

Астрель несколько раз оглянулся, а потом осенил себя звездой.

- Тайна Храма священна. Я поплачусь, если выдам её.

- Ты поплатишься, если хотя бы еще раз мне откажешь.

- Он забирает их, - прошептал астрель и снова несколько раз оглянулся, хотя его келья была совершенно пуста и окно, под самым потолком, уходило на внешнюю сторону стены. Я бросил взгляд на Саяра и снова повернулся к Фао.

- Кто он?

- Иллин, - снова несколько звезд и дрожащий подбородок. – раз в три месяца, в полнолуние он приходит за одной из них и уводит с собой.

- Куда? – меня раздражала его лихорадка и капли пота над верхней губой, как и провонявшаяся едким запахом страха, ряса.

- Этого никто не знает. Говорят, что туда где заканчивается Туманная Вода и начинается вечная мерзлота. Он присылает за ними духов тумана в черных рясах с горящими красными глазами. Но так говорят. Я не знаю, и никто никогда этого не видел.

- Хорош ваш Иллин – пожиратель девственниц, - я усмехнулся и опрокинул в себя еще вина.

- Он дарит им новую жизнь в раю.

- Или страшную смерть.

Я резко встал со стула и астрель поднялся вместе со мной.

- Отдыхай, астрель. Тебя будут хорошо кормить и дадут теплую одежду.

- Мой дас!

Он окликнул меня уже прямо у двери.

- Заприте меня снаружи и заберите ключ. Отдайте его тому, кому вы доверяете.

- Я обещал, что тебя не тронут и я всегда держу свое слово, астрель. Прекрати трястись и прими ванну от тебя воняет, как от свиньи.

Когда мы вышли с Саяром на улицу, и я вдохнул полной грудью морозный воздух Валласа, тот положил руку мне на плечо и спросил:

- И в чем тогда смысл, мой дас? Если Лассар не признает этот брак, то какую выгоду он принесет всем нам? Не проще ли обменять ее сейчас? Выдвинуть Оду условия.

Я резко повернулся к другу и прищурившись посмотрел прямо в глаза.

- Условия, которые он нарушит, едва заполучив ее обратно? Нет. Я отниму у него возможность получить дочь. Я отниму у нее возможность вернуться назад. И он будет вынужден принять все наши условия … и принимать их постоянно пока она находится здесь, под нашей охраной. Все ради Валласа и моего народа. Ведь я могу выгнать лассарскую шлюху и ему придется смотреть, как она подыхает у него на глазах.

- Все ради Валласа и твоего народа? А не потому ли, что ты сам ее хочешь, Рейн?

Я несколько секунд молчал, а потом ответил, продолжая смотреть ему в глаза и зная, как он сжимается под этим взглядом уже жалея о заданном вопросе.

- И потому что я ее хочу.

***

Она отказалась выйти к казни. Никто не смог выволочь ее силой. Боялись ожогов от которых оставались жуткие, уродливые шрамы. Я мог бы вытащить ее сам, но решил, что с нее хватит и того, что она услышит. И она слышала, как они кричали, когда их свежевали на глазах у всего города, под улюлюканье толпы, она слышала, как вопил горн, возвещая о смерти тех, кто не выдержал экзекуции. Утром она увидит то, что от них осталось в свое зарешеченное окно. Увидит, что они вытерпели ради нее и с ее именем на устах. Да! Проклятые лассары орали ее имя и молились ей, как своему проклятому Иллину. Один из них пел ей песню, пока с него срезали кожу лоскутами. А потом ее подхватили и другие.

«Наша королева никогда не преклонит колен

Наша королева невеста Иллина

Наша королева выдержит плен

Нас много… а она…она у нас одна.

Невеста Иллина… невеста Иллина

Мы вытерпим смерть, как жизнь, ради нас терпит она...»

Я отрубил ему голову и заткнул его навечно. Остальным отрезали языки и посадили на колья напротив ее окна. Как жуткие цветы во имя ее упрямства.

А ночью мне привели двух лассарских женщин с золотыми волосами, пока я их трахал, все время представлял, как с нее снимут это проклятие, и я так же остервенело буду вдалбливаться в её тело под хриплые стоны и судорожное вздрагивание плоти. Я так и не кончил. Вышвырнул шлюх к саананской матери и впервые за долгие месяцы напился почти до беспамятства. Этой ночью я ненавидел её больше, чем когда-либо… и себя за то, что казнил их всех не ради справедливости, а чтоб сломать её и получить согласие. И не ради политических целей и высших идей, а банально и жалко…только ради того, чтобы рано или поздно уложить в свою постель.

ГЛАВА 21. ОДЕЙЯ

Я наблюдал, как танцовщицы извиваются на полу, как каждая из них смотрит на меня, готовая на все лишь бы разделить этой ночью постель с велиаром Лассара и понимал, что меня не заводит ни одна из них. Ни одно тело, ни одно лицо даже самое смазливое не возбуждает меня так, как эта саананская сучка, которая ни разу мне не улыбнулась. Ни разу на меня не посмотрела без ненависти. Каждый раз война и мне иногда казалось я способен её убить за то, что изводит меня, выворачивает мне нервы, выматывает душу. Брал её и понимал, что не насыщаюсь, а становлюсь еще голоднее. Мне мало её тела, мне мало всего, что я от нее беру, потому, саанан ее раздери, я хочу не только брать. Я хочу, чтоб она давала, а она смотрит на меня так, как будто я последняя тварь. Омерзительная, гадская и ничтожная тварь. Так как лассары смотрели на валласов испокон веков. И я заливаю тоску дамасом, а он не берет. Обжигает горло, а мозги трезвые и она везде мерещится.

Безумно красивая шеана. Настолько красивая, что у меня кости ломит от желания прикоснуться к ней, от желания увидеть в ее взгляде что-то кроме презрения и ненависти. Что-то кроме слез унижения и боли от каждого, мать ее, моего прикосновения. Нашей общей боли. Она калечит мое тело, а я раздираю на ошметки её душу. Кроме нее не вижу никого и пальцы все сильнее сжимаются в кулаки. Она в красном бархате и её кожа отливает перламутром, волосы вьются по плечам, прикрытым шелковой узкой шалью, подаренной мной. Как идиот все для неё, представляя, как будет смотреться на ней. В ответ презрение и мне кажется она лучше ходила бы голой, чем в том, что подарил я.

 Почти физически ощущаю каждую прядь своими обожжёнными пальцами, когда смотрю на её волосы. С каждым разом яд ниады оставляет все больше шрамов. С каждым разом они заживают все медленней, а я не могу остановиться. Мне кажется я сдохну если не прикоснусь к ней даже через боль. Как часто я называю ее «девочка-смерть»…и понимаю, что так и есть. Она - моя смерть. Моя лютая страшная смерть. Нескончаемая агония и война.

- Говорят в Талладасе было три мятежа за последние несколько дней. Рон дас Туарн уже не справляется со своими подданными.

- Я вообще удивлен, как они его до сих пор не сожрали.