Леди, которая любила лошадей (СИ) - Демина Карина Страница 47

В них-то она не углядела и тени былого величия.

Куда оно подевалось?

Сгинуло?

Или всегда-то существовало лишь в матушкиной памяти?

- У него было трое сыновей и две дочери, которые как раз вошли в возраст, - Алтана Александровна сложила темные ладони на коленях. Они выделялись на светлой ткани ее наряда, более подходящего для юной девы, чем для женщины в ее годах. – И он сам отыскал им женихов, благо, сделать это было несложно, ведь слух о красоте их давно пошел по степи. И если младшая была весела и звонка, что весенний ручей, то старшую славили за кроткий нрав и лик, луне подобный. Ее глаза были столь узки, что ни один злой дух не сумел бы проникнуть в эту щель. Ее волосы были чернее слез земли, а кожа сияла золотом, как шкура драгоценной кобылицы.

От той давней красоты ничего-то не осталось.

Или же… Алтана вновь не сумела ее увидеть. Она-то в первые годы была слепа и озлоблена, полагая в бедах своих виноватой эту тихую женщину, которая имела несчастье оказаться ее, Алтаны, матерью. И ненавидя ее почти искренне за это вот плоское лицо.

За черные жесткие волосы.

За глаза, слишком узкие и раскосые, чтобы собственное отражение в зеркале не заставляло отворачиваться.

- И женихи были под стать, славные юноши, сильные родом и собой хорошие, быстрые, что индийские пардусы, и столь же ловкие. Тот, что сватался к Айне, происходил из числа бузавов, племени, которое занимало земли к востоку и было многочисленно. А тот, что бросил шкуру дикого степного волка, огромного, как медведь, к ногам Гилян, был сыном олёт, славившихся силой и свирепостью своих воинов.

Любила ли матушка его?

Алтана не знала.

И, наверное, хорошо, что не знала. Незнание спасало, помогало сказать себе, что нет ей, Алтане, дела до того, что случилось когда-то давно, еще до ее рождения. И что уж она-то, Алтана, будет куда счастливей.

- Слово было сказано. И услышано. И тогда-то появился в стойбище белый человек. Он пришел не один, но с другими белыми, и было их много, и человек сказал, что земли племени ныне принадлежат компании, которая будет строить дорогу. А еще сказал, что в самом скором времени свободной степи вовсе не останется, что люди белые живут по своим законам, и в этих законах детям степи нет места. Но он может помочь. Он сделает так, что земли вернутся к онойрам, и белые люди отступят, ведь земли эти станут считаться собственностью белого человека. И его детей. А дети эти будут двух кровей.

Когда матушка рассказывала это, она сжимала кулаки, но тотчас, словно устыдясь этого проявления эмоций, опускала голову, вжимала ее в плечи и лишь вздыхала.

Она и вправду была послушной дочерью.

- Этот белый человек пообещал защиту. И союз, который поможет онойрам удержаться в новом мире. Он даст ружья. И научит пользоваться. Он пришлет овес для лошадей с тем, чтобы благословенные табуны прибавлялись. И вовсе сделает так, что к онойрам вернется прежняя их слава. Если, конечно, они сами того захотят.

Матушка никогда-то не говорила плохо про своего белого мужа, который появлялся в поместье редко и с каждым годом все реже. И было видно, что находиться-то там близ женщины покорной, услужливой, но все одно нелюбимой и даже вызывающей отвращение – это Алтана видела, да и не только она – ему тяжело.

- Он сумел найти нужные слова. И мой дед решил, что эта сделка куда лучше прежней. Нет, он сперва спросил духов, и духи благословили союз. Правда, белый человек не желал участвовать в обряде, но… тут мой дед проявил похвальное упрямство.

Алтана коснулась седых волос.

И мысленно попросила у матушки прощения. Пусть потом, позже, им удалось понять друг друга. И годы последние свои матушка доживала, как и желала, окруженная любовью и внуками, только все одно было жаль тех, упущенных.

- Шкура волка вернулась к своему хозяину. Это было оскорблением, но дед счел, что новый союз важнее. А отвергнутому жениху предложил свою племянницу, которая тоже была красива. И тот согласился, поставив условием лишь, что свадьбу сыграют потом, позже, когда уедут белые люди.

- Он обманул? – тихо спросила девочка, до того похожая на дочерей Алтаны и внучек ее, что само это сходство заставляло сердце болезненно сжиматься. – Наш… прадед?

- Не знаю. Возможно, он честно собирался исполнить сделку. Все-таки он был магом, мой отец, и понимал, что пролитая кровь и произнесенная клятва не попустят прямой измены. Но… он отправился домой, чтобы отвезти молодую жену и с ней лошадей, которые были дадены частью договора.

- Не приданым, - вторая девочка столь же сильно походила на сестру. И на бабку, вот только взгляд был другим, не читалось в нем ни раздражения, ни недоумения.

- Нет. Это он заплатил за жену. Оставил сотню винтовок и два ящика патронов к ним, пообещав, что привезет в два раза больше, взяв в свою очередь клятву, что оружие это не будет обращено против белых людей.

Алтана поднялась.

Ей всегда-то было тяжело усидеть на месте. И бабушку это злило неимоверно. Она, бабушка, требовала смирения и покорности, и странно даже, что ей, превыше всего ценившей именно эти качества, не угодила невестка.

- Через день после отъезда сыграли еще две свадьбы. И пир был славным. Всю ночь горели костры. Всю ночь славили молодых и пили горькую воду, оставленную белыми людьми. Всю ночь… а на рассвете случилось то, о чем промолчали духи степи. Союзники… союзники давно заключили иной союз. И кровь онойров вновь пролилась на травы, напоив землю допьяна.

- Значит… поэтому… когда лошади стали вырождаться… он поэтому не обратился к родне, - Василиса смотрела с… сожалением? – Потому что не к кому было обращаться.

- Матушка узнала о беде. Кровь от крови, и кровь отозвалась. Она говорила, что видела все-то, будто была там, хотя и пребывала в другом месте, но… она бросилась в ноги мужу, умоляя вернуться.

- Не вернулся?

- Нет. Сказал, что пошлет людей разобраться и наказать виновных. Возможно, даже сделал это, только…

Матушка пела старые песни.

И перечисляла имена, которые нанизывались на нить ее памяти этакими бусами. Она заставляла Алтану учить эти имена, говоря, что пока она, Алтана, жива, то живо и племя.

Что его можно возродить.

Что…

- Вполне возможно, - голос Марьи был сух. – Он даже счел случившееся удачей, ведь формально договор нарушен не был.

Формальности.

Это сейчас Алтана может позволить себе не обращать внимания на подобные глупости. И даже удивительно, сколь пустыми оказались вещи, ранее представлявшиеся невероятно важными.

- У него осталась жена и лошади. И ему думалось, полагаю, что этого достаточно. Он… наверное, все-таки был порядочным человеком, если не отослал жену в монастырь. Его бы поняли, - Марья сцепила пальцы и прикрыла глаза.

И сестра так вот делала, когда задумывалась над чем-то.

- Или он просто не мог этого сделать, - возразила Василиса. – Он ведь слово дал… и клятву на крови произнес, пусть и не той формы, но все же…

Сестры кивнули друг другу, соглашаясь с очевидным. И посмотрели на Алтану.

- Меня отправили к матушке, когда мне исполнилось семь. До того времени мне позволено было навещать ее дважды в год, на рождество и именины. Правда, те визиты я помню плохо. Мне не нравился запах, и дом, и женщина, которая в нем жила. Она выкинула всю мебель, столы и стулья, козетки, кресла, столики и буфеты, все то, что было привычно мне. Зато паркетные полы скрылись под толстыми коврами. И стены тоже. И казалось, что всюду меня окружают ковры. А еще подушки…

Сложно рассказывать о прошлом, когда это прошлое оказывается вдруг ближе, чем думалось. И пальцы, оказывается, помнят шершавую ласку ковра, а глаза – сложный причудливый узор на нем.

- Не скажу, что меня обижали. Скорее… не знаю, не замечали? Особенно, после появления Натальи. Она была очаровательна. Чудесный ребенок, удивительный просто. И все вокруг о том говорили… и вдруг оказалось, что вовсе не обязательно детям находится в детской, что можно получать сладости не раз в неделю, по воскресеньям, но когда захочешь. Что за капризы не обязательно наказывают и вообще, строгость, она не для всех. Что бабушка умеет улыбаться. И даже смеется, глядя, как ее Наточка корчит рожи. До того я не знала, что такое ревность. И вряд ли это может служить оправданием, как и малый возраст… но… мне так хотелось стать такой, как она, и чтобы меня любили, как любили ее. Или хотя бы обратили внимание. С каждым днем я, сравнивая себя и сестру, приходила к выводу, что никогда-то не буду и в половину столь же очаровательна.