Джон Толкин - Властелин Колец: Две Крепости Страница 47

Ни одного орка не осталось в живых, и тела их невозможно было сосчитать. Но множество диких людей Гор сдались, они дрожали от страха и умоляли о милосердии.

Люди Марки обезоружили их и приказали работать.

— Помогите возместить то зло, которое вы причинили, — сказал Эркенбранд, — потом вы поклянетесь никогда не переходить брод через Изен с оружием и не вступать в союз с врагами людей, тогда вы сможете свободно вернуться в свои земли. Вы были обмануты Саруманом. Многие из вас погибли из-за того, что вы поверили в него, но если бы вы победили, вам пришлось бы не легче.

Люди Дунланда были удивлены: Саруман говорил им, что люди Рохана жестоки и сжигают своих пленных живьем.

В середине поля перед Хорнбургом были выкопаны две могилы, и в них похоронили всех всадников Марки, погибших при защите, — людей с восточных долин с одной стороны, а вестфолдцев — с другой. В могиле в тени Хорнбурга лежал Гама, капитан королевской стражи. Он погиб перед воротами.

Орков свалили в большие кучи, в стороне от могил людей, неподалеку от Леса. Люди были обеспокоены: мертвецов было слишком много для сожжения. Дров было мало, и никто не осмеливался поднять топор на странные деревья, даже если бы Гэндальф не предупредил их, что тот, кто повредит кору или ветвь, подвергнется большой опасности.

— Пусть мертвые орки лежат, — решил Гэндальф. — Утро может принести новое решение.

После полудня отряд короля приготовился к отправлению. Погребальные работы только начались. Теоден, опечаленный гибелью Гамы, своего капитана, бросил первую горсть земли на его могилу.

— Большой ущерб причинил Саруман мне и всей этой земле, — сказал он, — и я буду помнить это, когда мы встретимся.

Солнце уже склонилось к западным холмам, когда наконец Теоден, Гэндальф и их сопровождающие выехали вниз по долине. Их провожало множество людей: всадники, вестфолдцы, старые и молодые, женщины и дети, вышедшие из пещер. Ясными голосами пели они песню победы, но когда их взгляды упали на Лес, они замолчали — они боялись деревьев и не знали, что произойдет дальше.

Всадники подъехали к Лесу и остановились; люди и лошади — все боялись ступить дальше. Деревья были серыми и зловещими, и между ними лежал туман. Концы их длинных качающихся ветвей свисали вниз, как ищущие пальцы, корни поднимались из земли, как конечности странных чудовищ, и темные провалы открывались под ними. Но Гэндальф проехал вперед, ведя за собой отряд, и там, где дорога на Хорнбург вступала в Лес, всадники видели просвет, как большие ворота, крытые аркой из могучих ветвей; и Гэндальф проехал в него, и все последовали за ним. К своему удивлению, они увидели, что дорога и глубокий ручей рядом с ней проходят через Лес; небо над дорогой было открытым и полным золотого света. Но с обеих сторон стеной, одетой во мрак, стояли деревья, теряясь в непроницаемой тени; всадники слышали треск и стон ветвей, далекие крики, гул бессловесных голосов, гневно бормочущих что-то. Не было видно ни орков, ни других живых существ.

Леголас и Гимли теперь ехали вместе на одной лошади; они держались поближе к Гэндальфу, потому что Гимли побаивался деревьев.

— Здесь жарко, — сказал Леголас Гэндальфу. — Я чувствую вокруг себя великий гнев. Разве вы не слышите, как воздух стучит в уши?

— Да, — ответил Гэндальф.

— Что стало с жалкими орками? — спросил Леголас.

— Этого, я думаю, никто не узнает.

Некоторое время они ехали в молчании, но Леголас все время посматривал по сторонам и то и дело останавливался бы, прислушиваясь к звукам Леса, если бы Гимли позволил ему.

— Самые странные деревья, которые я только видел, — сказал он. — А я видел множество дубов, выросших из желудя и состарившихся. Хотел бы я иметь досуг теперь для того, чтобы походить между ними; у них есть голоса, и, может быть, со временем я научился бы понимать их.

— Нет, нет! — возразил Гимли. — Оставим их! Я чувствую их мысли: ненависть ко всем, кто ходит на двух ногах.

— Не ко всем, — возразил Леголас. — Думаю, тут вы ошибаетесь. Они ненавидят орков. Они не отсюда и мало знают об эльфах и людях. Далеко лежат долины, где они выросли. Из глубоких лощин Фангорна, Гимли, вот откуда они пришли, как мне кажется.

— Тогда это самый опасный Лес в Средиземье, — заключил Гимли. — Я благодарен им за ту роль, что они сыграли, но они мне не нравятся. Вы можете считать их удивительными, но я видел большее чудо в этой земле, более прекрасное, чем все, что на ней растет, мое сердце полно этим. Странны обычаи людей, Леголас. Здесь перед нами одно из чудес Северного мира, и что же они говорят? Пещеры, говорят они. Пещеры! Норы, чтобы прятаться во время войны, чтобы хранить там корм для скота! Мой добрый Леголас, знаете ли вы, как велики и прекрасны подземелья в ущелье Хелма? Туда шли бы бесконечные процессии гномов, чтобы взглянуть на них, если бы об этом стало известно. Да они платили бы чистым золотом за одну только возможность взглянуть!

— Я бы заплатил золотом, чтобы меня избавили от этого, — усмехнулся Леголас.

— Вы не видели их, поэтому я прощаю вашу шутку, — сказал Гимли. — Но вы говорите как глупец. Вы считаете прекрасными залы, в которых живут ваши короли в Чернолесье и которые им давным-давно помогали строить гномы? Они лишь лачуги в сравнении с подземельями, которые я видел здесь! Это неизмеримо огромные залы, полные прекрасной музыки воды, которая капает в озера, прекрасные, как Келед-Зарам при свете звезд. И, Леголас, когда факелы зажжены и люди ходят по песчаному дну под отражающими эхо куполами, ах!.. Тогда, Леголас, драгоценные камни, хрусталь и жилы руды сверкают за полированными стенами; и свет преломляется в мраморе, прозрачном, как рука королевы Галадриэль. Там колонны белого, шафранового и глубоко розового цвета, Леголас, изваянные в формах, возможных лишь во сне; они выходят из многоцветного пола навстречу сверкающим подъемам крыши — развевающиеся крылья, занавеси, прекрасные, как замершие облака, копья, знамена, башни висячих дворцов! Спокойные озера отражают их; сверкающий мир смотрит из темных бассейнов, покрытых чистым стеклом; города, равных которым не представлял себе и Турин во сне, тянутся улицами и площадями со множеством колонн в темные глубины, куда не проникает свет. И падает серебряная капля, и круги на стекле заставляют все башни раскачиваться и сгибаться, как водоросли и кораллы в морском гроте. Потом наступает вечер: башни и дворцы тускнеют и вянут — факелы переходят в другие залы и в другой сон. Там зал тянулся за залом, Леголас, пещера открывалась за пещерой, купол за куполом, лестница за лестницей; а извивающиеся тропы уводят в самое сердце Горы. Пещеры! Подземелья Хелмского ущелья! Счастлив случай, приведший меня сюда! Я хотел бы остаться там.