Лея Любомирская - Живые и прочие Страница 47

Филипп коснулся ладонью своего разбитого лица и ответил ему:

— Да. Я существую.

— Но тебя не должно быть, — настаивал человек с дубинкой.

Двое его товарищей закивали головами.

— Я есть, — повторил Филипп. — Вы поэтому напали на меня?

— Мы на тебя еще не напали, — указал человек с дубинкой. — Когда это произойдет, тебя больше здесь не будет.

Филипп молчал.

— Ты нарушил, — добавил второй человек с дубинкой, подходя ближе.

— Что я нарушил? — спросил Филипп, недоумевая. Он даже огляделся по сторонам, но ничего предосудительного в своем поведении так и не обнаружил.

— Правильный порядок, — ответил этот человек и начертил в воздухе пальцем спираль. — Раз в месяц Великий Лагоник спускается к нам, на нижние ярусы, и каждый имеет право подать ему жалобу или просьбу. Они записаны на священных дощечках. Но следует соблюдать правильный порядок, иначе все будет лишено смысла.

И он повторил движением руки спиральный узор.

Филипп молча обдумывал услышанное. Очевидно, выпученные, расходящиеся к вискам глаза местных жителей обусловили окружность как единственно возможную для них форму существования. Они не в состоянии двигаться иначе, как по кругу. Спираль, размыкающая круг и позволяющая подниматься, опускаться или продвигаться вперед, для них священна. Пробираясь сквозь толпу поперек спирали, Филипп, сам того не желая, попирал основополагающий принцип здешнего бытия.

— От всей души я прошу у вас прощения, — сказал Филипп. — Я не желал ничего дурного. Я даже не подозревал, что нарушаю какие-то важные правила.

Те трое молчали, и Филипп ощущал себя и свои оправдания жалкими.

— Ты можешь разрушить гору, — вступил в разговор третий человек с дубиной. Он повернулся к своим товарищам: — Почему вы не подумали об этом? Плоскоглазые, которые ходят сквозь спираль, тревожат дремлющую ось. Если ось начнет колебаться, она развалит всю гору, и мир завершится. Нас ведь предупреждали об этом.

Он хлопнул дубиной по ладони и приблизился к Филиппу на несколько шагов.

— Что скажешь, плоскоглазый? Ты согласен быть немедленно убитым ради всеобщего блага?

— Нет, — ответил Филипп. — Ни за что!

— Но это единственный выход из положения, — настаивал человек с дубинкой.

— Я так не считаю, — возразил Филипп.

— Твои предложения! — потребовал он.

— Вы скажете мне, как называется эта страна, а я…

Они переглянулись между собой с таким удивленным и даже испуганным видом, что у Филиппа просто упало сердце.

— Я обязан нанести ее на карту, — попытался объяснить он. — Иначе мое путешествие сюда окажется бессмысленным.

— Но это запрещено! — выпалил первый из вооруженных людей. — Только не нам! И только не тебе!

— Хватит разговоров, — угрюмо промолвил второй человек с дубинкой. — Плоскоглазому надлежит умереть, а нам не следует слушать его разговоры.

— Согласен, — кивнул первый.

Филипп понял, что разговоры окончены. Он повернулся к тем троим спиной и побежал что было мочи. Они быстро настигали его. Следовало незамедлительно что-то предпринять — спрятаться или, на худой конец, спрыгнуть с горы.

Едва очутившись за поворотом, Филипп схватился за куст, росший из расщелины между витками дороги, и начал карабкаться наверх. Он забрался на высоту в половину человеческого роста и скорчился на небольшом скальном выступе, держась за ветки одной рукой. Сверху он видел, как преследователи остановились в растерянности. Один из них пробежал вперед, но вскоре вернулся, а другие двое просто стояли и ждали. Тот, который вернулся, отрицательно покачал головой. Несколько минут они втроем обсуждали странное происшествие с исчезновением чужака, а затем зашагали обратно к площади.

Филипп не верил собственной отчаянной удаче: ни один из пучеглазых даже не догадался посмотреть, что творится прямо у него над головой. Очевидно, как движение сквозь спираль, так и взгляд в этом направлении были здесь немыслимы.

Филипп подождал еще немного — чтобы преследователи скрылись наконец за поворотом — и полез выше. Он перебирался с выступа на выступ, цепляясь за камни, за пучки травы, засовывая пальцы в трещины, рассекавшие скальную породу. Некоторые из этих трещин были влажными — оттуда, из таинственных глубин земли, сочилась вода.

Кое-какие слова нападавших, впрочем, сильно смутили Филиппа. Если движение поперек спирали может поколебать ось и заставить скалу содрогаться, то поступок беглеца является верхом безответственности. С другой стороны, Филипп не мог допустить, чтобы его просто так забили дубинками. Кажется, законы здешней страны позволяют преступнику соглашаться или не соглашаться с предложенным наказанием. Так что хотя бы в отказе Филиппа умереть не заключалось ничего противоправного.

Филипп немного передохнул, собрался с силами, оттолкнулся ногой от выступа, на котором стоял, и ухватился за край невысокого каменного ограждения. Еще немного усилий — и вот он уже снова стоит на дороге.

Каждый виток спирали обладал собственным обличием, или, поэтически говоря, особой физиономией.

Тот, на котором очутился сейчас Филипп, очевидно, считался более респектабельным по сравнению с тем, откуда Филипп только что сбежал. Небольшие пестрые домики выстроились вдоль обочины, точно бусины на нити. Не зная, как не привлекать к себе ненужного внимания, Филипп опустил голову и быстро зашагал вперед, поднимаясь выше и выше.

То и дело, впрочем, он приостанавливался и прислушивался: не началось ли колебание оси и содрогание горы, о котором предупреждали его громилы с дубинками. Но пока что все вокруг оставалось тихим и безмятежным.

Несколько раз навстречу Филиппу попадались местные жители. Двое или трое из них, несомненно, заметили, что он плоскоглазый. Один даже остановился и разинул от удивления рот, а другой скорчил жалостливую гримасу, полагая, что путник просто-напросто болен какой-то печальной, быть может врожденной, болезнью, от которой глаза втягиваются внутрь черепа и расплющиваются.

Филипп постарался убраться как можно дальше от удивленных обывателей. Не хватало еще, чтобы они сообразили, что он явился издалека, и вызвали стражу. Неизвестно ведь, как относится местный закон к пришельцам извне. Может быть, таковых предписано сбрасывать со скалы в море!

Несмотря на все эти очевидные неудобства для путешественника, гора все больше и больше нравилась Филиппу. Он с удовольствием миновал еще два витка, потом третий и остановился.

Море блестело теперь далеко внизу, нарядное, сплошь залитое белым светом. Отсюда оно выглядело так, словно не принадлежало к обитаемому миру, а представляло собой своего рода «тот свет», край, где нет никакой жизни и откуда не бывает возврата. Да и сам Филипп неожиданно для себя начал воспринимать его так, а ведь еще недавно он плавал по этому самому морю на корабле и на шлюпке, и притом не на одной шлюпке, а на разных, и видел высокие волны и полный штиль, и пережил гигантское одиночество, на которое обречен человек посреди бешеной стихии, и испытал восторг объединения со стихией, обманчиво покоренной.