Наталья некрасова - Великая игра Страница 47

Люди проклинают Нуменор и жаждут мести, ибо все любили государя…

И господин Аргор покинул нас, ибо ушел его государь…

Я остаюсь совсем одна.

Государь пожаловал мне землю. Много земли. Я стала почтенной госпожой. Государь дал мне мужа, который почитает меня из-за моего богатства и из страха. Но я зря так говорю о нем, он человек высокородный — в отдаленном родстве с князьями Арханна, добрый, хотя и слабовольный. Он очень меня любит и ревнует, порой даже плачет.

Я живу вдалеке от столицы. У меня пять сыновей и три дочери, я уже немолода и потому рада, что мне больше не придется встречаться с господином Аргором. Он не увидит меня такой, какой я стала. Люди его народа живут очень долго и долго не стареют…

Он присылал мне письма и драгоценные подарки, которые лежат в большом ларце из ароматного дерева. Я отвечала ему стихами. Незачем воину посылать безделушки — ему негде их держать, а бумагу так легко сжечь…

Моя кошка Нихатти умерла восемь лет назад, прожив невероятно долгую и счастливую кошачью жизнь. На моих коленях урчит пушистый серебристый кот, подарок господина Аргора. Я назвала его именем дарителя. Не забавно ли?

Боги, мне сорок лет…

Как летит время!

Как непрочен и краток этот мир, и ничего нет в нем вечного…»

Темно. Душно, жарко.

Огонек свечи расплывается в зыбкое пятно.

Омерзительный, на грани слуха, непрерывный звон, какое-то жужжание. Дышать так тяжело и больно, словно воздух превратился в острые осколки стекла…

Лекарь осмотрел рану и сказал: я ничего не могу сделать, государь.

«Я знаю. Это тот лекарь, которого прислал отец Мааран. Он отравил мою рану. Иначе я не умирал бы от такой царапины… Почему я согласился, хватило бы простой перевязки… Да, я тогда чувствовал себя таким виноватым из-за того, что отослал Аргора… старик тоже так переживал… тревожился за меня… Хвала Солнцу, Аргор тут ни при чем. Это не побратим…»

— Брата… позовите…

Снова все расплывается, слышно только собственное частое и тяжелое дыхание.

Еще одно белое пятно, как из-под слоя ваты голос…

— Наран?

— Брат, брат…

Керниен с трудом, ощупью находит руку брата, стискивает ее с неожиданной силой. Наран смотрит в исхудавшее, потемневшее лицо, покрытое бисеринками холодного пота. Всего три дня — и такая страшная перемена!

— Брат, — всхлипывает он.

— Не надо… Дай слово… что ты не примешь Дара.

Наран несколько мгновений смотрит на брата.

— Дай слово!

— Нет! — с неожиданной твердостью отвечает Наран. — Это ты дай слово, что примешь Силу. — За спиной брата странная черная тень. Она смотрит. Государь ощущает ее взгляд и спокойную усмешку.

«Ты ведь умрешь — и ничего уже не построишь. И оставишь Ханатту этому слизняку, твоему брату. Прими Силу, это так просто, дай клятву, ты же ничего не потеряешь, а обретешь все!»

— Нет! — хрипло выдохнул керна-ару.

— Ты пошел против воли Солнца — и умираешь Я буду молиться за тебя, брат. — И Наран ухолит, губы его дрожат глаза полны слез. Тень чуть медлит, потом и она растворяется в темноте душной смертельной ночи.

Керниен смахивает на пол кубок, тот катится и звенит. Слуга появляется мгновенно.

— Пусть никто не входит, — твердым голосом приказывает государь. — Я хочу остаться один.

Никто не должен увидеть его поверженным. Никто.

— Солнце, Отец мой, я много совершил в жизни злого. Я скажу: я вершил его ради других, но Ты ответишь — это не оправдание. И наяву свершилось наказание мое, ибо дело мое погибнет после меня. Я знаю — это расплата за дела мои. Но неужели нет ни искры доброго в том, что я делал? В отчаянии умираю. Не прошу прошения, Солнце, Отец мой, прошу — дай надежду, дай знак…

Темнота начинает странно слоиться, распадаться. Неслышные голоса вокруг, странные образы толпятся вокруг ложа.

Красивый старик с длинными седыми волосами.

— Государь отец мой, — шепчет умирающий.

Женщина в платье жрицы склоняется над ним.

— Госпожа? Значит, и ты пришла проводить меня?

Он видит уже отчетливей — или становится светлее? Да, свет струится откуда-то, но образы не исчезают, они просто наполняются светом, и он видит стремительно приближающийся лик Солнца, ослепительный — но почему-то глазам совсем не больно. Напротив, боль уходит из тела, и оно становится легким, и он откуда-то знает — ничто не было напрасно. Надежда жива, и ничто не кончено, это лишь перерождение, лишь новый подъем на долгой, бесконечной дороге…

Он уже не слышал воплей, не видел суматохи, летя к Солнцу.

Государь Керниен умер с улыбкой.

Аргор стоял по правую руку нового анна-ару. В Ханатте государи считались бессмертными — не должно было и дня пройти без короля, иначе боги оставят эту землю.

«Боги — усмехнулся он. — А кто такие боги? Вот я, к примеру почти бог. И что? Я остался, а Керниен — ушел. И я сам дал согласие на его смерть. И он не вернется, потому что не сказал „да“, и он не станет бессмертным.

Но не я его убил. Он сам виноват в своей смерти.

А Наран… неужто я, Аргор, буду служить ему? Как он вчера ныл передо мной, как умолял остаться! Сулил титул керна-ару… Нет, я хочу большего…

Его брата я мог считать равным себе. Но не этого.

Да, человечество по большей части — плесень.

Воистину мне пора уйти со славой».

Аргор улыбнулся, щурясь на солнце. Последнее время оно сделалось что-то уж чересчур ярким. Зато ночью он стал видеть лучше.

Все же главного он достиг — Ханатта теперь будет врагом Нуменора, и это хорошо. Если бы у него была своя страна, свое войско, если бы он был королем… вот тогда он мог бы бросить вызов Нуменору. Да. Ему нужна власть. Настоящая королевская власть…

«Ты ее получишь, — прозвучало где-то в голове. — Теперь же возвращайся. Для исполнения твоего замысла нам надо еще многое сделать. Я укажу тебе путь. И ты придешь к престолу своего Нуменора во славе».

Белый Арменелос, Арменелос златовенчанный, сверкал, словно горсть золотистых искр. Ночь была полна веселых огней и радостного шума. Весенняя зелень прозрачно светилась, играя жидкими, подвижными, зыбкими тенями. Закончился день Эрукъерме, началась праздничная ночь.

Проконсул Гирион сидел в мягком кресле рядом с худощавым и мрачным главой Стражей, андунийцем Халлатаном. Оба предпочли самый темный уголок в небольшом зале малых приемов, где нынче по случаю праздника давали новомодное представление: театральное действо, в котором не говорили, а пели. Действо называлось весьма подходяще — «Триумф Эльдариона». Голоса были красивы, костюмы блистательны, музыка великолепна. Некоторые дамы даже плакали после трогательной сцены, когда Эльдарион наконец воссоединял влюбленных и карал злодеев.