Марина Вишневецкая - Кащей и Ягда, или небесные яблоки Страница 47

Чем бы кончилось всё, не ударь Ляс по струнам? Оттолкнула бы Ягда гостя, убежала бы прочь — что напрасно гадать? Ляс на крыше, под низким небом сидел — тесно стало словам между Лясом и небом, так запел он — и дрогнуло сердце у Ягды, а ноги в землю будто вросли.

— Не пожалеют боги человека,Когда надумают его образумить.И человек богов не пожалеет,Когда запретного достичь захочет.У Перуна — черные кони.У Дажьбога — белые кони.Отчего они бегут по кругу?Люди даже этого не знают.А достичь запретного стремятся.И в пути себя самих теряют.

Слезы стояли в глазах у Ягды. Инвар подумал: да, печальную песню спел им старик — о том, должно быть, как грустно невесте с подругами расставаться. На своем языке он таких песен несколько знал. А Утка с Зайцем переглянулись и плечами пожали: и о чем была эта песня — одному Лясу известно.

А Роска, жена Калины, стирала одежду в реке — оглянулась с мостков, нет, подумала, не про нее это песня. Она не запретного хочет, а того лишь, чтобы у них с Калиной сын родился смышленым и смелым.

Только Ягда одна угадала: о ней, о Кащее поет старик. И еще угадала: значит, жив Кащей, точно жив! И к отцу побежала — Инвар, Утка и Заяц удивленно ей вслед смотрели — не пылили сырая дорога, скорее, бежать не давала. А Ягда назло ей бежала, чтобы отцу так сказать: «Погостили и честь знать пора! Я не невеста ладейному князю! А он мне тем более не жених! Ты же сам дал слово Кащею! И потом: как же яблоки? Как же твоя вечная жизнь?!»

Только знала, что Родовит ей ответит — что Кащей не вернется, что Заяц и Утка тому доказательство твердое привезли… И споткнулась. И на дороге возле Удалова дома упала. В самую грязь угодила со своей душегреечкой вместе, которую еще Лиска, княгиня, сшила и нарядным узором украсила… И подумала: вот ведь какая примета плохая! Но плакать себе запретила. А Яся уже со двора ей бежала помочь.

2

Когда рыжий клубок, который Фефилой казался, вдруг рассыпался комом пожухлой листвы, когда черные волны овец Степунка со всех сторон окружили, а Коловул с рычанием заметался, загоняя в пещеру овец, — не овец торопил он, врага своего в ловушку, — оглянулся Кащей, увидел, что Лихо от озера тоже к нему бежит, и шепнул Степунку:

— Ничего… Не беда! Без испытания не бывает благословения.

И заржал в ответ Степунок. И в голосе его столько тревоги было, что овцы заблеяли следом и от страха быстрее вперед устремились — и коня, и Кащея на нем вместе с собой увлекли. А как только они оказались в пещере, в самом дальнем ее, непроглядном углу, Лихо что же осталось — лишь следом за ними вбежать, поплевать на свои мозолистые ручищи и в пещеру вход завалить. Для этого и лежал от входа неподалеку громадный валун.

— Вот, — сказала, — теперь будешь знать, что есть Лихо!

А снаружи Коловул зарычал:

— И что есть Коловул!

А Лихо еще закруглила:

— И что ест Коловул! Кащеев он точно ест!

И близнецы засмеялись. И снова тревожно заржал Степунок. А Кащей вдруг сказал:

— А я ведь, Лихо, давно встречи с тобой искал!

— С кем? Со мной? — Лихо смех оборвала и лучину от другой, догоравшей лучины, зажгла.

— Я ведь знаю твою беду…

— Ты — беда моя! — крикнула великанша. — Братьев моих обижал, унижал! Всё! Не жить тебе больше! — и лучину пока в расщелину каменную вставляла, говорила: — Беду мне придумал! Ну надо же…

— Не придумал! — и спрыгнул с коня, и чтоб в глаз ей опасный не посмотреть, стал овец вокруг гладить, им в морды заглядывать. — А беда твоя в том, что не любит тебя Коловул!

— Ишь! — воскликнула Лихо. — Много ты понимаешь! — и камень с земли подняла. — Много знаешь ты очень! — и на Кащея с ним двинулась.

— Знаю столько, что и тебя смогу удивить! — торопился Кащей, остановок между словами не делал. — Знаю даже про те времена, когда вас с Коловулом еще и на свете не было!

Озадачилась Лихо:

— Да ну? — и на миг идти перестала.

— Про то даже знаю, как выгнал Перун отца своего, Стрибога, из небесного сада! Прежде всех остальных богов отца родного изгнал — за то, что Стрибог хотел править вечно. А дети его давно уже подросли.

— Не части! Помедленней говори! — так Лихо сказала и камень свой обронила, на кучу шерсти уселась. — Ну? Дальше что было?

А Кащей ведь и дальше не хуже знал. Ему Симаргл сколько раз истории эти рассказывал! Взял Кащей за рога барана, чтобы только барану в глаза смотреть, и опять рассказывать стал:

— Было так: все Стрибоговы сыновья — и Перун, и Дажьбог, и Велес, — сговорились между собой и вышли против отца. Изумился Стрибог, закричал: «Что же, теперь и богу нельзя вечно править?» А только в ответ из лука Дажьбога уже золотые стрелы неслись, Перуновы молнии серебро уже извергали, а Велес горящие головни из очага клещами выхватывал и в Стрибога метал! И не представить теперь, какое сияние тогда дни и ночи в небе стояло! А когда отца победили, поделили они отцовых коней: Перуну черные с белой гривой достались — быстрые самые, Дажьбогу — белые, легкие и крылатые, будто птицы. А Велесу не досталось коней…

— Почему это? — крикнула Лихо.

— И тогда от обиды Велес отцовых коров угнал, сколько было их — целое стадо!

— И это — по справедливости! Что, скажешь: нет?!

А Кащей — не оглянуться бы только, — еще крепче барана за рога ухватил:

— Будешь мешать, рассказывать перестану!

— Я не мешаю! — обиделась Лихо и, чтобы занять себя чем-то, иглу костяную на юбке нашла, вынула и подол подшивать себе стала. — Кому я могу тут мешать? Тихо шью…

— Вот и шей! — так Кащей ей сказал и дальше рассказ свой повел: — Узнал Перун про коров, которых Велес украл, и стал за коров воевать. А Дажьбог не то что бы сторону Велеса взял, но и биться с братом родным не хотел. И за это прогнал Перун его с неба под землю — шесть лун над землей кромешная ночь стояла — только молнии в ней сверкали, и носился Велес в промозглой тьме — не видя, не зная, куда же от молний скрыться. Пока лаз в земле не нашел. И под землю полез.

Горько Лихо вздохнула, но голоса не подала.

— Так и остался Перун один в небесном саду. И Мокошь — сестра ведь у братьев была, ее Мокошью звали… Сестра, на которую все три брата с надеждой смотрели, ответного чувства в ее волооких глазах искали… Мокошь тоже Перуну досталась.

— Не навсегда! Папа наш ее после украл! И тоже по справедливости это! — И опять за камень взялась. — Ну? Что ли, всё рассказал?

— Вроде всё, — согласился Кащей. — Хотел еще про твою беду… А ты слушать не хочешь.