Сергей Девкин - Тайпэн. Оскал войны Страница 47

Две эскадры Центрального флота также спешно выступили из портов провинции Хэйан, чтобы усилить южные водные рубежи. В трюмах этих кораблей везли припасы и снаряжение, необходимое армии Ханя для того, чтобы окончательно встать на ноги. Терять свое господство на море, добытое в жестоком сражении тайпэном Руо Шенем, Империя никак не собирались.

События последних дней захлестнули Борынчи с головой настолько сильно, что беглый ётёкабу напрочь позабыл о своей короткой беседе с тайпэном Ханем. Чудом сумев пройти сквозь горнило сражения, десятник стражи отделался лишь несколькими кровавыми мозолями на пятках и жуткой нечеловеческой усталостью. Никто из близких друзей и товарищей хшмина также серьезно не пострадал, но отдых и веселье по возвращении в Таури оказались столь же скоротечными, как и события битвы. Для городской стражи в такие неспокойные времена всегда находилась работа.

Череда грабежей и погромов, начавшихся в бедняцких районах, но довольно быстро перекинувшихся на более зажиточные кварталы, не на шутку переполошило чиновников дзито и вызвало серьезное недовольство простых горожан, в особенности купцов и ремесленников. Тайпэны, в чьих руках сейчас была сосредоточена вся реальная власть в Южной столице, не привыкли к долгим разбирательствам и поискам причин происходящего. Они попросту дали разрешение страже делать все, что она посчитает нужным, и как показало дальнейшее развитие событий, такое решение и покровительство со стороны императорских военачальников оказались весьма к месту.

Офицер Панг, едва не лишившийся ноги при штурме полевого форта, не считал обстоятельства полученного им ранения достаточно значимыми, чтобы отказаться от исполнения своих руководящих обязанностей. Будучи прикован к постели, командир левобережной стражи отдавал распоряжения своим подчиненным из собственного дома, где лечился под чутким присмотром своей грозной матери, давно установившей в огромной семье полный и единоличный матриархат. Среди прочих приказов обездвиженного начальства было и назначение Борынчи во главу одного из сводных отрядов, которым поручалось разобраться с логовами и притонами бандитов. Для хшмина такой выбор был вполне очевиден, да и нельзя было не согласиться с тем, что лучшей кандидатуры на такое задание у Панга попросту не было. Зная все уловки и трюки, которые использовали куда более маститые преступники, Борынчи понимал, каким образом следует обложить и захватить любой воровской схрон с наименьшими потерями для своих, не выпустив при этом из сети ни одной мелкой рыбешки.

Четыре банды, прятавшиеся в закоулках трущоб, были найдены и обезврежены в считанные дни. Никаких трудностей с этим не возникло, а особого сопротивления мародеры и не оказывали. В отличие от беззащитных вдов и толстощеких приказчиков, стражники никак не подходили под определение «добычи», с которой привык иметь дело подобный сброд. А вот с пятой шайкой возникла небольшая заминка.

Самая жестокая, хорошо снаряженная и организованная банда состояла, как выяснилось, отнюдь не из уличных хулиганов, не из беглых каторжников и не из опиумных наркоманов, хотя опиум эти ребята употребляли довольно часто. Дети из самых богатых городских семейств, потомки династий энь–гун и зажиточных мастеров–цзян, никак не подходили на роль закоренелых преступников и убийц, однако факт оставался фактом. Что именно толкнуло их на это, никто так до конца и не понял. Выходило, что пресытившись безбедной жизнью и в погоне за новыми ощущениями, молодые люди не нашли лучшего развлечения, чем грабежи и поджоги, в отличие от многих своих сверстников, совсем недавно выступивших на поле брани в рядах городского ополчения. Кроме того, к немалому удивлению Борынчи и всех остальных более половины членов банды оказались девушками, а верховодила этим сборищем внебрачная дочь самого дзито.

Серьезные неприятности чуть было не начались у десятника и его людей, когда они, установив главное место встреч преступников, ворвались в предполагаемый притон, оказавшийся на деле домом одного дальнего родственника весьма известного и уважаемого в Таури чиновника. Дрались высокородные бандиты отчаянно, и без убитых с обеих сторон дело не обошлось. Но настоящий кошмар начался для десятника, когда к месту событий стали прибывать возмущенные родители и покровители юной мародерской поросли. Несложно понять чего требовали и чем грозили «опечаленные горем» отцы семейств представителям стражи, и в какой–то момент хшмину даже показалось, что его вот–вот могут начать рвать на части живьем. Настрой после боя у подчиненных Борынчи тоже был совсем не благодушным, и десятнику стоило больших усилий удерживать всех в границах цивилизованного поведения. Лишь появление выборных судей в сопровождении полной сотни тяжеловооруженных стражников и попечителя торгового дома Ксэн, чей да–дянь намедни пострадал от ночного налета распоясавшихся грабителей, положило конец незапланированному уличному балагану, недвусмысленно грозившему закончиться еще одной кровавой бойней.

Закон Империи был хорош тем, что сословные различия он начинал замечать лишь уже на стадии самого суда. Все же, что происходило до этого момента — задержание и предъявление обвинений — имело равнозначную форму для любого подданного Единого Правителя, за исключением его личных вассалов. В ходе разговора, произошедшего между судьями и родственниками арестованных бандитов, первые донесли указанную мысль до вторых довольно ясно и не без намека о том, что бывает с теми, кто покрывает преступления и препятствует свершению правосудия. Зрелище аристократов, бьющих низкие поклоны и рассыпающихся в извинениях перед простыми стражниками, надолго запомнилось Борынчи. Раньше он не единожды слышал о подобных случаях, но видеть это своими глазами и участвовать в чем–то таком самому десятнику не приходилось.

Суд над городскими разбойниками прошел быстро и без долгих ритуальных процедур, предписываемых в подобной ситуации. Осадное положение позволяло отбросить формальности, за которые еще надеялись зацепиться защитники высокородных бандитов, и конечный вердикт был одинаково суров как к жителям трущоб, так и к обитателям богатых кварталов. За всей этой суетой, похвалами начальства и выступлениями перед судейским триумвиратом, Борынчи окончательно забыл об обещании императорского колдуна. А вот Хань, как выяснилось, подобными слабостями памяти не страдал. Да и сам десятник мгновенно вспомнил обо всем, едва на пороге казармы появился клейменый тидань с письмом на имя бывшего ётёкабу.

Начистив до блеска казенные сапоги и новенький наградной знак, закрепленный на груди поверх панциря, сплетенного из кожаных полос, Борынчи отправился на встречу к Ли с первыми красками заката, гадая, что же именно ждет его там. Из оружия стражник рискнул прихватить с собой только свой повседневный цзун–хэ и кривой засапожный нож. Наняв лодку, десятник оказался на нужной ему пристани точно в назначенный час. У дверей офицерского дома его уже ожидал пожилой денщик из числа здешних «слуг», облаченный в просторные темно–синие одежды. На легкой куртке ветерана напротив сердца была вышита императорская печать, подобное ношение которой было высшей привилегией для любого из слуг Единого Правителя. Кривая сабля солдата, вложенная в ножны у пояса, смотрелась не просто частью снаряжения, а буквально живым продолжением тела.