Брэнт Йенсен - Пленники Камня 3. Дух погибели Страница 47

Солнце. Оно появилось вновь.

Нет! Это не солнце.

Огонь – вот, что это! Он был частью жизни человека. Хотя иногда ему казалось, что он был всей его жизнью. А порой он думал, что жизнь его не более, чем одна из теней великого пламени, что сама по себе ничего не стоит.

Ярче. Гори ярче.

Ярче звезд! Ярче солнца! Пусть холод уйдет!

Ему тем летом исполнилось одиннадцать. Самым ярким воспоминанием о том времени, был голод, что казался ему вечным. В их доме вечно недоставало еды. Отец его, гончар по профессии, зарабатывал сущие гроши, которых хватало только на сухие лепешки, что сосед пекарь продавал им за полцены. Мясо на столе появлялось лишь раз иди два в месяц во время празднеств в честь бога Огня – Эрлика.

Но он никогда не считал, что несчастлив. Возможно, он просто не знал иной жизни. Возможно, ему доставало для счастья и обыкновенных мальчишеских радостей: солнца, ветра, свободы, игр с друзьями. Он и тогда не смог бы дать ответ на этот вопрос, а сейчас тем более.

Правда, было бы ошибкой назвать его самым обыкновенным мальчиком. В отличие от многих своих сверстников, он имел острый живой ум и неодолимую жажду новых знаний и впечатлений. Он любил подолгу бродить по бескрайним просторам степи, на полуденной оконечности которой располагался его город. Там в одиночестве он предавался мечтаниям о дальних землях, что непременно посетит, как только станет взрослым. Он представлял себя то отважным воином, то мудрым магом, то правителем, справедливости которого дивятся во всех концах великой Хайбории. Это были всего лишь мечты, фантазии, что не опирались на твердый жизненный фундамент. Поблизости не жило ни одного мага, что мог бы взять его в ученики. Стать солдатом у него тоже вряд ли бы вышло, слишком уж нескладным и худосочным был паренек. Про надежды на царство и говорить нечего.

Но однажды боги решили пошутить. Несбыточное само пришло в дом мальчишки.

Облик имело оно ужасный.

— Он пойдет с нами, — сказал одетый во всё красное жрец Эрлика, указывая на мальчика.

Тогда он подумал, что лучше бы уж в их дверь постучалась сама смерть. О храме Эрлика Иранистанского ходили самые разные слухи, имевшие лишь одну общую черту – окрашены они все были в черный цвет. Хотя, наверное, уместнее было бы говорить о красном, что символизировал кровь, боль и страдание. По какому принципу отбирали жрецы для себя учеников, никто не знал, но выбор их считался для семьи проклятьем. Худшей участи ребенку пожелать было нельзя.

— Нет, — ответил жрецу отец, заслоняя сына.

Мальчик понял, что это конец. Даже не имея за плечами большого жизненного опыта, он без труда сумел различить в голосе родителя предательскую слабость. Он уже сдался, даже не начиная борьбы. Отказался от собственного сына. Они с матерью, которая сейчас стояла, покорно опустив глаза, предали его. Это было для него еще большим ударом, чем визит жреца. Спустя много лет, он признался сам себе, что в тот миг они оба умерли для него.

— Ты смеешь мне возражать? – спросил жрец.

— Да, — отец попытался произнести это короткое слово твердо и уверенно. Не вышло.

— Я так и понял, — усмехнулся жрец. – Вечером за ним придут.

— Хорошо, — сказал отец.

Жрец ушел. Почти сразу вслед за ним дом покинул и мальчишка. С родителями он не прощался, не было ни времени, ни желания. Он еще надеялся, что сумеет убежать. Он слышал, что многие из тех, на кого пал выбор храма, старались скрыться и что никому не удалось это сделать. Но ведь кто-то должен стать первым.

И он бежал. Прочь из города, на полночь. Несколько раз он останавливался, чтобы перевести дух, и посмотреть не объявилась ли погоня. Однажды он поскользнулся и упал. Подняться он смог не сразу. В тот миг, когда он валялся на высушенной солнцем, жесткой траве, его поразило чувство безысходности. Он понял, что ему не спастись, но всё-таки поднялся и продолжил путь.

Преследователи появились, когда до заката осталось еще два колокола или около того. Обернувшись в очередной раз, мальчишка разглядел вдалеке маленькую красную точку, что двигалась в его направлении. Он удвоил усилия, бежал так быстро, как не бегал никогда в жизни. Но расстояние между ним и человеком в красном неотвратимо сокращалось. Скоро мальчик смог различить, что его преследователь движется за ним спокойной, размеренной походкой.

Лица человека в красном паренек не видел, но догадывался, что на нем сейчас витает самодовольная улыбка. А быть может, оно и вовсе лишено всякого выражения. С чего это красный должен испытывать какие-то чувства по отношению к такой букашке, как он.

Вскоре мальчишка перестал кидать нервные взгляды через правое плечо. Не было сил смотреть, как тают все его надежды на спасение. Он бежал, падал, поднимался. Снова бежал и снова падал. Слезы ручьями лились из глаз мальчика. Так не должно было быть!

Закончилась погоня в тот миг, когда угасли последние лучи светила.

— Ясуд! – сказал человек в красном, кладя руку на плечо мальчика. – Время пришло.

Пришло время обрести ему имя.

Его звали Ясуд. Того, кто вновь погрузился в пустоту, где есть только холод.

Видения прошлого исчезли, оставив после себя лишь одно слово — «Ясуд».

С него и начиналась дорога. Куда надлежит идти, он не ведал. Как не знал и того, волен ли выбирать путь.

Ясуд решил, что будет ждать. Рано или поздно должно было что-то произойти. Но время шло, хотя течение его в этом месте ощущалось по-особому, а ничего не происходили.

Лишь холод становился всё сильнее. Душа Ясуда умирала.

И тогда он вспомнил о том, что вернуло ему имя.

Огонь! С него всё начиналось. В нем спасение, в нем надежда.

Стоило Ясуду в это уверовать, как холод отступил. Пустота звука заполнилась ревом пламени. Пустота цвета озарилась оттенками красного, желтого и рыжего.

В этой смеси звуков и цветов Ясуд и различил дорогу. Дальше! Еще дальше! Вперед, в свое прошлое! Там есть и другие слова. Одного имени не достаточно, чтобы понять.

Из огня вышли люди. Из огня вышла земля. Из огня вышло небо. Из огня вышел он сам. Жизнь вновь предстала перед ним.

Ему было двенадцать. Он жил в храме почти целый год. Кроме него в ученичестве состояло еще пятнадцать мальчишек. Имен их Ясуд не знал, потому что разговаривать между собой им было запрещено. Тех двоих, что нарушили это табу, придали смерти на глазах товарищей. Еще один мальчик умер от голода.

Жрецы обходились с учениками без лишней грубости. Мальчишки были для них материалом, из которого они собирались лепить будущих «странствующих проповедников». Однажды Ясуд видел такого служителя Эрлика. Внешне он ничем не отличался от нормального человека, но глаза его были иными. В них отражалась не человеческая душа, а нечто отличное от неё. Дети, встретившие проповедника, заливаясь горючими слезами, бежали к родителям искать утешения, взрослые просто сторонились его. А этому маленькому невзрачному человеку вообще не было дела ни до тех, ни до других, он явно не находил их достойными своего внимания.