Сергей Шведов - Шатун Страница 48

– Открывайте ворота!

К воротам уже подъезжали мечники во главе с боготуром в рогатом шеломе. В боготуре на белом коне Осташ без труда опознал Вузлева, с которым встречался тайно несколько раз. Именно Вузлев объяснил Осташу пагубность для славянских племен затеи кагана Битюса. Коварство кагана отрока возмутило, ибо и род Молчунов, и Данборова семья издавна почитали Скотьего бога и иных славянских богов, так с какой же стати Осташу кланяться богу пришлому.

Вступление в Берестень боготура Вузлева разом остудило сечу. Гораздовы хазары поняли бессмысленность сопротивления и сложили оружие, а что до мечников Будимира, то они не слишком усердствовали с самого начала, а иные сразу переметнулись на сторону Рогволда.

– Вставай, что ли! – Осташ потряс Глузда за плечо. – Боготур Рогволд уже в городе.

Глузд какое-то время смотрел на улыбающегося Осташа, а потом, сообразив, что к чему, прошипел сквозь зубы:

– Погоди, щенок, пробьет еще наш час.

– Может, и пробьет, если Рогволд не казнит тебя за измену. Шагай.

Брех тоже успел прийти в себя и теперь брызгал слюной в сторону пленивших его городских стражников, которые на поверку оказались мечниками боготура Вузлева, присланными Осташу на помощь. Трое товарищей Бреха соображали, видимо, хуже своего начальника, а потому оторопело пялились по сторонам, не понимая, что же все-таки произошло.

– Горазд с тебя спросит, Осташ, – набросился на отрока Брех. – Семидницы ты на этом свете не протянешь. Если ган до тебя мечом не дотянется, то ядом изведет.

– Шагай. – Осташ зло толкнул мечника в спину. – Тебе не справлять по мне тризну, и за пропуск моей души в страну Вырай не пить.

По всему городу стучали била, созывая людей на вече. Обеспамятовавший от испуга народ собирался быстро. Более всего берестяне опасались, что Рогволд учинит спрос за измену не только своей семье, но и Велесовой правде. Горожане могли, конечно, сослаться на то, что князем вече выкликнуло не гана Горазда, а малого Будимира, но все отлично понимали, что это слишком слабое оправдание. Суд в городе вершил хазарский ган, и вершил его не по Велесовой правде, а по указке печальников чужого бога. И хоть суд тот далеко не всем нравился, но и ропота особого не было. Ган Горазд, если говорить по чести, судьей был справедливым, и хоть уступал мудростью князю Твердиславу, все же не настолько, чтобы зло на него таить.

Боготур Рогволд на городское вече поглядывал хмуро, но вел себя степенно и, обращаясь к народу с лобного места, шелом с головы снял. Что многими было расценено как хорошая примета. Если вздумал бы учинить взыск, то с коня бы не слез и головы не обнажил.

Многие берестяне помнили Рогводда еще в годах юных. И в те поры нрава он был буйного, особенно во хмелю. Не раз на постоялом дворе драки устраивал, а случалось, избивал и стражников, пытавшихся его усмирить. Князь Твердислав не раз спрос брату учинял, а потом и вовсе выгнал из города. И многие берестяне, узнав об этом, вздохнули с облегчением. Но ныне Рогволд, если по виду судить, не только в летах прибавил, но и в разумении. Говорил он с лобного места строго, но без угроз. Укорил один раз берестян, что они поддались на посулы Горазда, а далее уже этой щекотливой темы не затрагивал. Сказал также, что как старший в семье он вправе обратиться к вечу, и это право никто из берестян не оспаривал. И приговор прозвучал такой, какого многие ждали: быть Рогволду князем в городе и волости и сидеть на столе вместо брата своего Твердислава. А в ответ боготур поклялся, что судить он будет по Велесовой правде, никого ни в чем не ущемляя.

На том и разошлись, не то чтобы сильно довольные случившимся, но и без обид. Была, правда, у берестян опаска, что боготур Рогволд, утвердившись на столе, начнет себя вести совсем по-иному. Но тут многие возлагали надежды на боготура Вузлева, которого считали одним из самых справедливых ближников Велеса. Кроме того, боготур доводился внуком кудеснику Сновиду, а значит, была надежда, что волхвы вмешаются, если Рогволд начнет буйствовать, не зная меры в питии.

Боготур, а точнее, князь Рогволд глянул на подведенного Вузлевом Осташа без всякого радушия:

– Услугу твою помню, отрок, и слово свое сдержу: станешь боготуром – получишь Злату.

Сказано это было громко и в присутствии многих ушей, а потому Осташ остался вполне удовлетворенным. Следовало теперь порадовать Злату решением старшего родовича. Пока Рогволдова дружина обживала детинец, заливая медовой брагой его столы, Осташ отправился к своей суженой в полной уверенности, что его ждет теплый прием. Вышло, однако, совсем не так, как ожидал отрок. Опухшая от слез Злата была уже извещена о случившемся. Известил ее, скорее всего, приказный Сорока, который и наплел с три короба про Осташево предательство. Иначе с чего бы Злата, прежде ласково принимавшая Осташа, ныне окрысилась на него со злобою.

– Я служу богу Велесу, – только и нашел, что ответить отрок на поток брани, обрушившийся на его голову, – а ган Горазд изменил правде славянских богов. За это он и был изгнан из Берестеня, в котором утвердился обманом.

– Не твоего ума дело, смерд, судить о княжьих и ганских делах! – взвизгнула Злата. – А хазар, изменивший своему гану, не достоин ничего, кроме презрения. Никогда дочь князя Твердислава не станет женой простого смерда, тем более что этот смерд – изменник и трус.

Совсем ополоумела женка, выкрикивая эти слова, а опухшее и перекошенное лицо ее в этот момент показалось Осташу некрасивым. И что он, собственно, в ней нашел? Ни лица, ни тела. Одно сплошное самомнение. Княжья дочь! Скажите пожалуйста. А что, князья не трудами смердов живут? И на столы они садятся по нашему слову. Что же до хазарских ганов, то об их предательстве известно всем, и приходится только удивляться, что женщина, рожденная в семье давних ближников Велеса-бога, переметнулась в стан его врагов.

– А кто погубил моего отца?! – выкрикнула Злата. – Его убили Велесовы волхвы и даджаны!

– Твоего отца покарали славянские боги за то, что не проявил твердости в противодействии чужой кривде.

Осташ князя Твердислава не знал, а потому не испытывал к нему ни сочувствия, ни ненависти, но он был твердо убежден, что боги вправе чинить спрос со своих ближников за очевидные преступления. За то и платят смерды князьям, чтобы они судили по правде, а не по выгоде. И если Твердислав изменил правде славянских богов, то и жалеть о нем нечего.

Злате, однако, Осташ свое мнение о покойном князе высказывать не стал, женщина и так была вне себя от ненависти. Если изменник ган ее сердцу ближе, чем Велесов печальник Осташ, то о чем вообще с ней можно говорить? Хочет жить с Гораздом – пусть живет. Осташ в одиночестве не останется, на его век женок и девок хватит. А уж когда он станет боготуром, то любая пойдет за него не задумываясь.