Яна Алексеева - Охотящаяся-в-Ночи Страница 48

Крутился во дворе и под дверью волчонок со второго этажа, бегали мимо спешащие на пляж девицы, и приглушали собачьи метки тянущиеся от дороги бензиновые ароматы.

Объемный мир ароматных сетей пульсировал в ритме бьющейся между берегов реки. Новые и новые потоки влажного дыхания, плывущие с северных верховий, накладывались на старые, рисуя сложную мозаику жизни речного города, стоящего на месте и вместе с тем постоянно движущегося. то, что было, то, что будет, людское и волшебное, техническое и природное… Слой за слоем волны затекали друг на друга, выстраивая в сознании картину окружающего мира. Не видимую, но ощутимую. Всем телом, всей душой… Иногда выдохи сменялись вдохами и приносили они с собой запахи другого мира, соленые, оставляющие на губах белый налет, который так и тянет слизнуть языком и поделиться знанием и вкусом с тем, кто прячется внутри. Вцепиться в жаркие потоки, дрожащие над землей и взлететь, окинуть пристальным взглядом раскинутую по степи паутину… Уловить пульс, подчинить его и познать, принимая в себя память тела и души. Найти неправильность в четкой, симметричной картине прошлого и настоящего, поймать ее!

Тусклый огонек, мерцающий в воспарившем вослед за солнцем и ветром сознанием, неожиданно полыхнул обжигающе-алым пламенем. Резкая, режущая на куски боль заставила отшатнуться, и я стремительно рухнула вниз, в забывшее, как надо дышать тело, замершее у окна. Сведенные судорогой белые пальцы, вцепившиеся в подоконник, крошащаяся под когтями штукатурка.

И…

Боль, кровь, отчаяние, страх…

Чьи?

И что вообще происходит?

От навалившейся слабости закружилась голова.

Ненавижу вот такие вещи. Когда кажется, что уже все про себя знаешь, все возможности учтены и выявлены, что-то в тебе собирается и раз! Выдает нечто невозможное, непонятное… И что с этим делать, абсолютно не ясно.

На подгибающихся ногах добралась до табуретки, съежилась, обнимая себя руками, и поняла, что меня буквально колотит от озноба. И это по жаре.

Так что же это было?

Не откладывая в долгий ящик… Проведем ревизию?

Я – полукровка, так и не сошедшая с ума, чудом пережившая оборванный ритуал на крови.

Дальше – Высший оборотень, Охотящаяся в ночи. Одиночка без Семьи и Рода, Одинокий охотник. Мое призвание – рвать и убивать. Но… Я умею видеть магию. Я легко читаю запахи прошлого и истинную суть живых существ, прошла слияние с родовой памятью и она говорит со мной. Но я не знаю своего отца. Я могу охотиться на прошлое, читать и понимать то, что сохраняет память вещей, и интерпретировать инстинктивное знание в реальные слова. Я неконтролируемо проваливаюсь куда-то вовне и вижу, да, что поделать, вещие сны.

Я поймала на крючок и пережила суккуба.

Я разделила силу с Пьющим кровь, добровольно признав его альфой и омегой собственного существования.

И я читаю мир… Ну хорошо, небольшой его кусок.

Что теперь?

Бурчащий желудок подсказал. Есть пора.

Но все же надо принять более человеческий вид.

Обернувшись, окинула себя критичным взглядом.

В мутном окне отразилась перекошенная улыбка, выдающиеся вперед клыки придавали лицу жутковатый вид. Желто-оранжевая радужка блеснула хищными искрами, болезненно-пепельные волосы выбелили стекло. Тени деревьев плясали во дворе, шелестя листвой, заставляя щуриться, когда сквозь них пробивался свет. Кажется, что в стекле отражается призрак.

Прикрыв глаза, покатала между пальцев колечко. Кожу покалывало. Вздохнув, натянула серебряную полоску на полагающееся место. Что меня вообще потянуло его снимать? Еле нашла, завалилось в щель между подоконником и стеной.

Вновь посмотрела в стекло. Все в порядке, смутный силуэт сероглазой, светловолосой и в целом на редкость неприметной девушки снова со мной, подмигивает в ответ из оконного проема.

Так, а теперь что там у нас в холодильнике?

Вытащив из надрывно гудящего агрегата кусок мяса, располовинила его здоровым ножом. Тот, что поменьше, шваркнула на сковороду, увесистое чугунное наследие тяжелого советского прошлого. Язычки пламени заплясали вокруг конфорки, добавляя в душной кухне сухого жара. Как в духовке, право слово.

Эти домашние сетования славно отвлекали от тревожного осознания того, что я сама себя не то, что не понимаю, не знаю!

Раздраженно стерев каплю пота с виска, присела за стол и под шипение масла принялась гипнотизировать телефон. Дешевый черный сотовый лежал на ободранной столешнице и насмешливо подмигивал синеньким огоньком. Позвонит или не позвонит?

Собственно, контактов там только четыре. Павел, Жером, Ирина и Сев, Крадущийся, которого мне она сосватала, как гида по местным, волгоградским особенностям бытия. Сейчас стоит, наверное, ждать именно его звонка. В конце концов, этот мошенник в курсе, что меня просили присмотреть за русалками, что бы это ни значило! Событие же наверняка всколыхнет все здешнее болото, ибо это не рядовое убийство, а жутковатая смерть нескольких молодых чистокровок. И ритуал на крови в добавок. Какой, кстати, надо бы узнать.

Так вот сижу и гадаю, позвонит или нет. И возможно, разбирайся я в логических построениях лучше, могла бы определить степень осведомленности Крадущегося о происходящем в городе по количеству времени, прошедшего с убийства и до звонка. Ну и соответственно ценность данного знакомства, на данный момент не очень большую.

Косясь на телефончик, вывалила недожаренный, покрытый корочкой и истекающий кровью сквозь трещинки кусок в щербатую тарелку с синими цветочками по краю, куртуазно выложила вилку и узкий ножичек на цветастую салфетку, облизнулась, шумно вдыхая легкий дымок, поднимающийся от еды. Такс… Не пожалейте денег на приличное мясо – и вот оно, счастье! Что еще хищнику, стремительно пробуждающемуся в душе, надо?

Теплая, сытная тяжесть уютно улеглась в животе, сок растекся по языку сладковатой свежестью, горячая корочка аппетитно похрустывала на зубах. На миг я забыла обо всем. Павел, смерти, сирин, жара… все отступило перед примитивным, сладким наслаждением, наполняющим тело силой, пробуждающим от спячки самую суть.

Ох, как я, оказывается, была голодна!

И тут зазвонил телефон.

Бросив вилку, схватила дергающуюся коробочку.

В трубке сразу же заверещало:

– Волкова, ты знаешь, что произошло?!

И как-то слишком много восторга было в этом голосе.

– Приветствую вас, Всеволод Аскольдович, – чуть ли не приплясывая на табурете, ровно выдала я в ответ.

– Ты! – раздалось в ответ злобненькое и даже какое-то обиженное. Он что, думал, я буду прыгать от восторга, услышав его? Благодеяние, видишь ли, сделал, позвонил!