Татьяна Умнова - Вампиры замка Карди Страница 48

Эстер расчесала волосы Лизелотты, заплела их в косы и уложила корзиночкой на затылке. Затем стащила с нее одежду и долго, сильно терла губкой, время от времени окуная губку в горячую воду. Постепенно Лизелотта согрелась, онемение в теле прошло, и даже в голове прояснилось, хотя не до конца — она все еще ощущала себя отупевшей. Потом Эстер помогла ей одеться — непонятно как сохранившиеся тонкие чулки, блузка, костюм, пальто, шарфик, берет — Лизелотта уже давно так не одевалась так цивилизованно. На этом пальто даже не было нашито шестиконечной желтой звезды, которую обязаны были носить все обитатели гетто — и Лизелотта вместе с ними. Это пальто было слишком нарядное и Голда решила не портить его звездой. В гетто одежда служила лишь изначальной своей функции — защите от холода. Лизелотта старалась натянуть на себя побольше слоев одежды, лишь бы было тепло. В этой приличной одежде ей было холодно. И как-то некомфортно. Но ни Аарон, ни Эстер даже слушать не желали ее жалоб! Аарон снова повторил ей все, что она должна сказать в комендатуре. Затем заставил и ее повторить — слово в слово, как заученный урок.

— Ты не пойдешь со мной? — жалобно спросила Лизелотта.

— Нет. Не могу. Ты ведь сбежала тайком от меня, потому что раскаялась и хочешь развестись, вернуться к настоящим людям, искупить свои прегрешения.

— А Михель разве не пойдет со мной?

— Нет. Ты пойдешь одна. У него слишком еврейская внешность. Они взбесятся. И потом, женщина с еврейским ребенком, просящая их о милосердии, вызовет меньше интереса и сочувствия, нежели немка, гнусно обманутая евреями. Иди, Лоттхен.

Он поцеловал ее в щеку и вытолкнул из квартиры.

Больше Лизелотта никогда его не видела. Она даже не успела в последний раз сказать ему, что любит. Она вообще никогда не говорила ему, что любит! Потому что считала, что любит только Джейми. Что Аарон ей — просто друг. Она поняла, что любит Аарона, когда вышла на улицу гетто, чтобы идти к коменданту. И Аарон, прощаясь, тоже не сказал ничего такого ей… Ничего такого, что говорят в книгах и в кино люди, когда прощаются навек.

А с Эстер, Голдой и Мордехаем она даже не попрощалась.

Лизелотта больше никогда не видела никого из них.

…Чем ближе Лизелотта подходила к воротам гетто, тем большим трудом давался ей каждый шаг. Обычно обитатели гетто боялись показываться близ ворот из-за дурной привычки охранников стрелять без предупреждения или спускать собак. Но Лизелотта не боялась смерти. Как хорошо было бы умереть сейчас. Перестать думать и чувствовать. Скинуть с плеч ношу ответственности за судьбу Михеля. А главное — не ходить к коменданту! Не унижаться, не просить, не произносить всех этих лживых, предательских слов, которые Аарон заставил ее выучить! В какой-то момент она вовсе остановилась и чуть было не повернула назад. Но вернуться, встретить укоряющий взгляд Аарона… Это было еще страшнее. И Лизелотта шагнула к воротам.

Несмотря на карие глаза и темные волосы, она никогда не была похожа на еврейку. Правда, встречались евреи, совершенно не похожие на евреев. И все-таки, наверное, если бы к воротам подошла такая, как Эстер, охранники повели бы себя не в пример грубее. А сейчас один из них, погладив насторожившуюся овчарку, лениво сказал Лизелотте:

— К воротам подходить нельзя. Иди отсюда.

— Мне нужно к господину коменданту, — прошептала Лизелотта.

— Он тебя не примет. Иди отсюда! — повторил охранник чуть резче.

Собака, чувствуя перемену в настроении хозяина, зарычала.

Другой охранник, зайдя за спину Лизелотте, насмешливо сказал:

— О, да ты без звезды… Сбежать захотела, да? А ты знаешь, какое за это полагается наказание? За побег — расстрел. За то, что вышла без звезды… Тоже расстрел.

— Я не еврейка, — прошептала Лизелотта. — Я немка! И господин комендант сказал, что примет меня, если я одумаюсь. И захочу развестись.

— Муж — еврей, да? И, наверное, не меньше дюжины детишек? Между прочим, за расовое преступление мы тебя тоже можем расстрелять.

— Господин комендант сказал, что он примет меня, как только я осознаю свои заблуждения. Меня зовут Лизелотта Гисслер. Я внучка доктора Фридриха Гисслера, — прошептала Лизелотта сквозь слезы.

Комендант Виленского гетто ничего не обещал Лизелотте. Он даже никогда ее не видел. Разговор у нее был с комендантом Краковского гетто. Давно. Очень давно. Но ничего лучшего Лизелотта придумать не могла. Аарон почему-то не проинструктировал ее относительно того, как ей выбраться за ворота!

Но охранники ей поверили. Они, конечно, не знали никакого доктора Гисслера, но решили, что рисковать из-за Лизелотты не стоит. Пусть лучше комендант сам ее пристрелит — и сам же за это ответит, если придется.

Лизелотту вывели за ворота. Ворот было двое: основные — замыкавшие собственно гетто — и еще одни, замыкавшие всю территорию в целом. В зоне между гетто и городом находились комендантские помещения, казармы, склады, гаражи, клетки с собаками. Здесь же казнили тех, кто нарушил правила, установленные для обитателей гетто. Лизелотте не повезло: едва выйдя за ворота, она стала свидетельницей казни.

Заключенные — Лизелотта не сосчитала, сколько их было, явно больше десяти, мужчины и женщины, разных возрастов — стояли на коленях лицом к стене. Высокий, статный солдат в черной форме шел вдоль стены и стрелял им в затылок из пистолета. Еще один солдат стоял, расслабленно привалившись к стене и направив на обреченных свой автомат — наверное, контролировал, чтобы не убежали. Но никто из них не сделал даже попытки убежать. Они просто стояли на коленях и ждали, когда придет очередь умереть! Все остальные военные, находившиеся перед комендатурой, спокойно беседовали, мыли автомобили, сновали взад-вперед по своим делам и совершенно не обращали внимания на происходящее — наверное, зрелище было для них привычным.

Лизелотте прежде не приходилось видеть, как убивают. Слышать крики и выстрелы — приходилось. Но видеть…

А охранники подгоняли ее — быстрей, быстрей! — к двери комендатуры, мимо трупов с лужицами крови у головы, мимо выщербленной пулями стены, мимо страшного черного солдата, похожего на одного из Всадников Апокалипсиса.

Ноги у Лизелотты задрожали и неожиданно подломились в коленках. Она упала. Один из охранников дернул ее за руку — поднимайся! — но ноги ее не слушались. А солдат-палач застрелил последнего из обреченных и, снова передернув затвор пистолета, повернулся к ней.

Он был очень юным и очень красивым, этот убийца. Блондин с яркими голубыми глазами и четкими, правильными чертами лица. Словно с агитационного плаката сошел. Лизелотта видела мелкие капельки крови на перчатке его правой руки, на рукаве мундира. Свежая кровь — такая яркая… Через миг впитается — и будет уже не заметно. А сейчас — как россыпь кораллов.