Джеймс Кейбелл - Сказание о Мануэле. Том 1 Страница 48

— Только не с помощью сил зла, — сказал Мануэль, — ибо я их видел во множестве в глухом Дан-Валахлонском лесу и не считаю их союзниками. Но разве добро и зло для вас, Леших, едины?

— Почему мы должны тебе рассказывать, Мануэль? — сказал волшебник.

— Устарелый ответ, Мирамон.

— Это не ответ, это вопрос. А вопрос стал устарелым, потому что использовался слишком часто, и ни один человек никогда не был в силах от него отделаться.

Мануэль бросил эту тему и пожал плечами.

— Ладно, давай завоевывать, как можем, но так, чтобы Бог был на нашей стороне. Мирамон ответил:

— Не бойся! Он будет во всех своих обликах и со всеми своими атрибутами.

И Мирамон сделал то, что требовалось, и с чердаков и свалок Врейдекса пришли мощные союзники. Для начала Мирамон необычным образом поступил с маленькой рыбкой, и в результате его поступка к ним прибыл в сентябре, в четверг днем, когда они стояли на берегу моря к северу от Манвиля, темнокожий герой, одетый в желтое. У него было четыре руки, в которых он держал булаву, раковину, лотос и диск. И ехал он на белом жеребце.

Мануэль сказал:

— Хороший знак, что Пуактесмский жеребец получает помощь, принесенную другим жеребцом.

— Давай не будем говорить об этом белом жеребце, — поспешно ответил Мирамон, — потому что до конца этой Юги у него нет имени. Но когда души всех людей сделаются кристально чистыми, тогда этому жеребцу суждено будет быть скрещенным, и его имя будет Калки.

— В общем, — сказал Мануэль, — это кажется достаточно справедливым. Я так понимаю, что при содействии этого смуглого господина мы и должны спасти Пуактесм.

— О нет, дон Мануэль, он лишь первый из наших спасителей, ибо нет ничего сравнимого с десятичной системой, и вспомни, в нашем пакте записано, что в Пуактесме все всегда должно считаться десятками.

После этого Мирамон сделал то, что требовалось, с несколькими желудями, и приливу ответил приглушенный гром. Так появился второй герой, помогающий им. Это был приятный на вид молодой человек с изумительно рыжей бородой. На плече у него висела корзина, и он держал в руке молот. Он ехал на повозке, запряженной четырьмя козлами.

— Ну, это определенно прекрасный дюжий воин, — говорит Мануэль, — и сегодня у меня счастливый день, и у этого румяного господина, надеюсь, тоже.

— Сегодняшний день — всегда его день, — ответил Мирамон, — и прекрати перебивать мои заклинания, а дай лучше вот эту флейту.

Поэтому Мануэль оставался молчаливым, как и пара чудовищных союзников, пока Мирамон делал еще одну любопытную вещь с флейтой и пальмовой ветвью. После чего появился герой янтарного цвета, одетый в темно — зеленое и держащий дубину и силок для душ умерших. Он прискакал на бизоне, а вместе с ним прибыли сова и голубь.

— Думаю… — сказал Мануэль.

— Ты не думаешь, — ответил Мирамон. — Ты лишь болтаешь и суетишься, поскольку взволновал внешностью своих союзников, а такая болтовня и суета весьма мешают художнику, стремящемуся оживить прошлое.

Сказав это, Мирамон с возмущением обратился к еще одному заклинанию. Оно вызвало героя в сияющей колеснице, которую везли алые кобылицы. У него были золотистые волосы, красные члены, и он был вооружен луком и стрелами. Он тоже молчал, но, когда он рассмеялся, стало видно, что у него несколько языков. За ним появился молодой блестящий человек, ехавший на кабане с золоченой щетиной и окровавленными копытами. Этот воитель держал в руке обнаженный меч, а у него за спиной, словно свернутый плащ, находился корабль, содержащий богов и всех живых существ. А шестым спасителем стал высокий, бесцветный, как тень, мужчина с двумя длинными серыми перьями, прикрепленными к бритой голове. Он держал скипетр и предмет, который, по словам Мирамона, назывался анх, а зверь, на котором он ехал, был дивен на вид. У него было тело жука с человеческими руками, голова барана и четыре львиных лапы.

— В общем, — сказал Мануэль, — я ни разу не видел подобного скакуна.

— Да, — ответил Мирамон, — да и никто не видел, так как это Сокрытый. Но прекрати же свою постоянную болтовню и передай мне соль и вон того крокодильчика.

С двумя этими вещами Мирамон обошелся так, чтобы вызвать седьмого союзника. Шею и руки этого героя обвивали змеи, и на нем было ожерелье из человеческих черепов. Его длинные черные волосы были весьма примечательно заплетены в косички. Шея у него синяя, а все тело мертвенно — бледное, кроме мест, посыпанных пеплом. Следующим, верхом на пятнистом олене, появился некто, наряженный в яркое желто — красно — сине — зеленое полосатое одеяние. Его лик мрачен, как туча, у него один большой круглый глаз; изо рта торчали белые клыки, и он держал в руке пестро раскрашенную урну. Его неописуемые спутники прыгали лягушками. Затем появился самый замечательный из всех воинов: с телом карлика и очень короткими ножками. У него огромная голова с черной бородой, плоский нос, а язык свешивался изо рта и болтался при движении. На нем был пояс и ожерелье, а больше ничего, кроме перьев ястреба, образующих своего рода головной убор. А ехал он верхом на громадной, лоснящейся пестрой кошке.

Теперь, когда эти необычные на вид союзники молча встали перед ними в ряд на берегу моря, дон Мануэль сказал с вежливым поклоном в сторону этого ужасного воинства, что, по его мнению, герцог Асмунд вряд ли будет в силах противостоять подобным спасителям. Но Мирамон повторил, что нет ничего сравнимого с десятичной системой.

— Тот мой брат, что является повелителем десятой разновидности сна, прекрасно бы завершил эту десятку, — говорит Мирамон, скребя подбородок, — если б у него только не было такой заурядной черно — белой внешности, не считая того, что он форменный скучный реалист, без намека на эстетическое чувство… Нет, я люблю цвета, и мы доберем войско на Западе!

Поэтому Мирамон занялся шариком из ярких перьев. Тут к ним верхом на ягуаре прибыл последний помощник, держащий большой барабан и флейту, из которой музыка исходила в виде языков пламени. Этот герой был совершенно черен, но раскрашен синими полосами, а по всей левой ноге у него росли золотистые перья. На нем была красная диадема в виде розы, короткая юбка из зеленой бумаги и белые сандалии. И он держал красный щит, в середине которого изображен белый цветок с четырьмя крестообразно расположенными лепестками. Таков был тот, кто стал десятым.

Теперь, когда эта жуткая десятка была набрана, повелитель семи безумий поджег пучок соломы и бросил его на ветер, сказав, что вот так гнев Мирамона Ллуагора должен пронестись над землей. Затем он повернулся к этим страшным десяти, которых он оживил на свалках и чердаках Врейдекса, и стало ясно, что Мирамон глубоко тронут.