Галина Гончарова - Сестра (СИ) Страница 49

Если найти нечто среднее… Никон, как Софья уже поняла, перекроил все под греческий канон. А надо ли нам туда? И кто канон‑то кроил? Поименно перечислить?

Один грек Арсений, который шлялся то в Польше, то еще где и в том числе успел принять и мусульманство — чего стоил! С чего бы товарищу так воспылать к Руси, чтобы тут все правильно и чинно делать? Как Аввакума ни ругай, но он‑то за Русь душой болеет. А за кого грек? Ох, не по Сеньке шапку дали! А Никон уперся бараном. Вопрос — что там направили‑то? Не надо ли товарищам сделать карательную работу над ошибками?

Кто там еще?

Епифаний Славинецкий — клинический грекофил и человек отрешенный от мирского, Арсений Сатановский, который по — гречески и алфавита‑то не знал, Данила Птицын — вообще величина неизвестная. Ну и итог?

Нельзя, нельзя подпускать таких отрешенных товарищей писать законы и правила. Жить‑то им среди людей! И людям жить по их законам. А что там сказано про бумаги и овраги?

От благих намерений такого наворотят, что хоть в тот овраг головой кидайся…

Одним словом, Софья не одобряла — и понимала, что если они не хотят раскола, то уже им с Алексеем что‑то надо делать, а то как же? И поэтому им нужны сторонники в обоих враждующих лагерях. Нечего русским между собой грызться, внешних врагов хоть ложкой ешь!

И она не давила на Аввакума, она жала — и была вознаграждена. Когда протопоп пришел опять в кабинет к царевичу, выглядел он задумчивым, а это при его нраве и характере было серьезно. Не обличать рвется — понять и подумать.

— Поздорову ли, государь царевич? Ванюша?

Да, Ваня тоже был в кабинете, хотя в разговор и не лез, стоял за креслом.

— Благодарствую, все благополучно. А ты как, Аввакум Петрович? Как жена, детки?

— Благодарствую, Анастасия Марковна здорова, дети так же…

— старший твой интересовался, нельзя ли ему вместе с остальными, — вставил свое Иван. — Но государь царевич покамест ответил, что во всем твоя воля.

Это было чистой правдой. Интересовался Иван у одного из казаков, но тот сказал сначала поговорить с отцом, а уж потом.

— Благодарствую.

Разговор затих. Алексей молчал, ожидая. Сейчас давить было нельзя, пусть сам раскроется. Хотя не так уж много было путей, которыми мог пойти разговор.

— Государь царевич, походил я по школе, с людьми поговорил… уж не прогневайся? Вопрос задать хочу… зачем тебе это все?

Вот этот вопрос Софья предполагала — и ответ на него давно был готов. Алексей улыбнулся.

— Да на что ж тут гневаться? Твоя правда, не просто так я это затеял. Сам видишь, что в школе моей детей и воевать учат — и грамоте и прочим наукам. Хочу я, чтобы никто не мог нас вкруг пальца обвести. Вот, как с книгами церковными… ведь перевернули все, что можно, в угоду тем, кому недолго жить осталось. Разве нет?

Вот тут Аввакум был полностью согласен. Нашли на кого равняться — на греков, которые уж невесть сколько под турок прогнуты! Тьфу, нехристи! На Византию, которая не то, что с головы — она по всему периметру прогнила! И провонять успела!

— Не по нраву тебе это, государь?

— Отцу моему по нраву, а супротив него я никогда пойти не смогу. Это против всех законов божеских и человеческих.

Это Софья обязана была вставить. Дай только людям надежду, только ляпни намек — тут же не донесут, так народ поднимут! Нет уж, бунтовать — так по своей воле, а не по чужой дури!

Аввакум приуныл. Сам бунтарь по натуре и человек неистовый, он ожидал того же и от окружающих. Пусть подсознательно, но было же? А тут такое заявление, что отец приговорил…

И ведь не поспоришь, против отца идти — мерзко.

— а мне вот не по нраву. И поэтому долг мой — вырастить тех, кто сможет отсечь пораженные ветви и сохранить наш канон в истинном благочестии.

Вот тут протопопа как плетью стегнули. Выпрямился, посмотрел неверящими глазами. И Алексей добил, мило улыбаясь.

— и хотел бы я, чтобы ты их учил, как и детей своих. Легко принять мученический венец, но оставить тех, кто знает как правильно и как надо, кто разбирается и может осветить дорогу заблудшим — тоже почетно. Или хотя бы посоветуй мне, кто сможет помочь на этом трудном пути, ежели ты его со мной разделить не захочешь.

Аввакум встрепенулся, но Алексей поднял руку.

— не надо. И опять я прошу тебя не отвечать сейчас. Подумай, под силу ли это тебе, с Ванюшей, вот, поговори, решение ведь это не из легких, оно всю душу вырвет… Мы ведь апостолам благодарны не только за мученическую их смерть, но и за то, что они учили, писали для нас, за собой вели… подумай. Не спеши. Это тяжкий крест…

Не отнесся бы протопоп серьезно к словам обычного мальчишки, никак не отнесся. Но видя пред собой школу, но видя на мальчишке венец царевича…

Это определенно придавало авторитета словам Алексея. А учитывая, как Софья спланировала вбросы информации…

Шансы удрать на мученический и бунтовской подвиг у него пока оставались. Но уже намного меньше, чем две недели назад.

Анастасия Марковна, любимая и любящая жена протопопа также недолго оставалась вне зоны внимания Софьи. Не прошло и четырех дней, как к ней в гости явилась науськанная Марфа. А кого еще посылать? Царевен? Простите, не по чину. Вот станет приближенной или хотя бы какое‑то доверие заслужит, тогда с ней можно и поговорить. А пока: 'царевич умный, он лучше знает'. Эта присказка и звучала, когда Анастасия пыталась что‑либо выяснить. Все всё знали лучше, вот только говорить никто не спешил. Заниматься чем‑то?

Простите, не велено.

Муж весь в раздумьях, ходит темнее тучи, мыслями пока не делится. Что ему такого сказал царевич — бог весть, а только тяжко оно на душу легло. Софья бы добавила, что ломка стереотипов у убежденного бобра — правдоруба даром не проходит. Дети же…

Да разве удержишь детей в горнице, когда кругом столько всего интересного? Когда такие же дети бегают и чем‑то интересным занимаются, а их никто не принимает? Оставалось только молиться, поскольку даже к вышиванию бедную тетку никто не подпустил. Мол, вы тут гостья, так что сидите, сложа ручки. А Анастасия в жизни так не сидела и не представляла, как это может выглядеть. И мысли в голову лезли тяжкие…

Поэтому визит Марфы пришелся ко двору. Ушлая кормилица привела с собой девушек, которые сноровисто расставили на столе чай с печеньем, захлопотали, собирая стол, а потом ушли. И Марфа приступила к расспросам.

Она была умна и видела, что происходит. Но в том‑то и дело, что она изначально была — Софьина, а теперь и подавно. Будет царевна при царевиче и при царском благоволении, будет и у Марфы все хорошо. А нет… так на нет и добра нет.

Поэтому когда царевна Анна попросила Марфу поговорить с женщиной, кормилица все поняла правильно и принялась действовать.