Карина Демина - Наша светлость Страница 49

Бог? Он не бог.

А кто?

Эхо сгинувшего мира?

Элемент чужого эксперимента?

Человек, которого я люблю. Так ли важно остальное?

Кайя целует мою руку, и в этот миг я чувствую на себе взгляды. В них… ревность?

Как я раньше не поняла. Их бог перестал принадлежать исключительно им. Он вспомнил, что и сам живой, а это недопустимо для сущности высшего порядка.

Нехорошо со стороны нашей светлости так поступать.

…не думай о них.

…не буду. Не понимаю только, зачем вам это?

…не нам. У нас не было выбора. Те, кто нас создал, рассчитали, что гибель мира тем вероятней, чем больше разрыв между скоростью социальной и технической эволюции.

…и где они?

…умерли. Давно. Они начали эксперимент. Мы продолжаем. Оракул координирует работу.

Чудесно. И сколько этот эксперимент длится? А главное, теперь я понимаю, что мир нынешний безумен глобально, но легче от этого не становится.

…кто такой Оракул?

…машина. Искусственный разум. Его задача — сбор и анализ информации. Прогнозы. Вмешивается Оракул, лишь когда возникает непосредственная угроза системе. Миру.

Кайя помнил Оракула, хотя та встреча длилась едва ли больше минуты. Но это лицо, серое, лишенное всякого выражения и нечеловеческое при всей его старательности подражать людям, долго преследовало его в кошмарах. Что было странно, ведь Оракул не нес в себе непосредственной угрозы.

— Уровень физического ущерба приближается к критическому, — сказал Оракул, и Кайя не понял, кому он говорил. — Следовало учесть повышенную эмоциональность объекта.

Это отцу. А объект — Кайя. Странно, что он в состоянии понимать, о чем идет речь. Голова гудит. Перед глазами — пелена, сквозь которую видны двое: Оракул и отец.

Тот держался в стороне от Оракула. Брезговал? Боялся?

Отец ничего не боялся.

— Воздействие будет прекращено.

Не просьба. Не приказ, но факт. Оракул не сомневается, что данный факт примут к исполнению. Однако снисходит до объяснения. Впрочем, его сложно понимать. Каждую фразу приходится расшифровывать. А Кайя слишком больно.

Но он рад, что не в колодце.

Там тесно.

Здесь — есть где драться. И есть за что.

— Лишение объекта стабильной эмоциональной привязки негативно скажется на психике объекта и сценарии развития данной локации.

— Я понял. — Голос отца дрожит от злости. Но он подчинится. — Я больше не буду трогать мальчишку. Не так сильно он и пострадал бы.

Оракул поворачивается к Кайя.

— Необратимых изменений нет. Отмеченные нарушения психики являются реакцией на протяженный стресс.

Кайя не знает, как вести себя с этим существом. Тянет и напасть, и спрятаться, пережидая его визит. Благодарности нет, хотя Кайя понял, что Урфин будет жить. С ним все в порядке. Его оставят в покое, и это приносит невыразимое облегчение.

Но благодарности все равно нет.

Оракул слишком другой.

Он не моргает и, кажется, вовсе не имеет век. Черты его лица совершенны, а само оно обладает идеальной симметрией, которая несвойственна живым объектам, и оттого красота создает ощущение уродства.

— Необходимо ликвидировать информационные пробелы. Понимание объектом цели повышает эффективность исполнения объектом функций.

— Я не могу отпустить его. Ты же знаешь.

Кайя — не Оракул, но тоже знает. Его не выпустят. Из замка — возможно. Из протектората — нет. О побеге не стоит и мечтать. И Оракул соглашается.

— Физическое присутствие объекта не является обязательным. Информация будет предоставлена в достаточном объеме и доступной для восприятия объектом форме.

— Хорошо.

— Установленная реакция на объект вступает в противоречие с имеющейся в базе информацией о присутствии прочной эмоциональной привязанности, возникающей между генетически общными субъектами. Информация является статистически достоверной. Причины исключения?

— Ты хочешь знать, почему я не люблю своего сына?

Хороший вопрос. Кайя он всегда интересовал.

Но узнать ответ не вышло: Кайя отключился.

Юго был задумчив. Он определился с позицией — место на вершине башни было удобным и в достаточной мере малолюдным, чтобы не опасаться случайных ненужных встреч. Но все же кое-что беспокоило.

Расстояние.

Ветер.

Время.

Юго попадет в цель, но вот гарантировать ее выживание, как того желает наниматель… он откажется изменить план. Слишком долго его вынашивал, холил, лелеял, носился со своими символами, пока почти не утратил связь с реальностью.

И Юго злился на то, что дал свое согласие: надо будет завязать с подобными играми.

Злость нельзя запирать.

Особенно в толпе.

Как же он их ненавидит. Приступами, но сегодня особенно сильно. За слепоту. За глупость. За готовность растоптать все то, что имеют, в угоду сиюминутному капризу. Считают себя во всем правыми… ряженые глупцы. Мужчины. Женщины. Одинаково безлики. Марионетки в чужих руках. И то, что эти куклы смеют чего-то хотеть, заставляло Юго сильнее сжимать челюсти.

Из-за них ему придется стрелять.

Нож с тонким коротким клинком прятался в рукаве. Лезвие острое. Прикосновения легкие. Ткани рассекаются беззвучно. Золоченая парча. Тяжелый атлас. Муар. И бархат с крепкой серебряной нитью…

Не замечают.

А заметив, обвинят друг друга.

— …до чего она нелепа в этом наряде, — шипит женщина, прикрывая лицо веером. Юго знает ее имя, да и многое о ней: злая и неумная.

Игрушка.

Он останавливается сзади, испытывая почти непреодолимое желание воткнуть клинок в спину. В левую почку. Или в правую. Одинаково смертельно в условиях этого мира. Она не сразу почувствует боль, но ощутив, удивится — откуда?

— …развратная тварь… всего-то и надо было — потакать его похоти…

— Что ж у вас не сработало-то? — нарочито вежливым тоном осведомляется женщина в красном.

И Юго сдерживает себя.

Нельзя убивать. Это привлечет внимание. А Красная продолжает:

— По-моему, дорогая, вы просто завидуете. И мой вам совет: постарайтесь сдерживать зависть. Над вами весь двор смеется.

— Мы посмотрим, кто будет смеяться последним. Мой отец…

— Скоро отправится в отставку.

Прежде золотоволосой не осмеливались перечить. И уж тем более столь нагло. Юго нравилось смотреть, как злятся другие. Пожалуй, это его успокаивало.

— Вы, дорогая, чересчур долго ставили себя выше других. И не удивляйтесь, что теперь эти другие отнесутся к вам безо всякой симпатии. Напротив, многие рады, что вы… оказались в столь неловком положении.