Юлия Остапенко - Русская фэнтези-2008 Страница 49

Так, а сто одёжек и все без застёжек? Это получится: сто застёжек и все без одёжек… или лучше одёжек застёжек и все без сто?..

О творчество! Твоя могучая сила необорима. Любой, кто приобщился к тебе, знает сладость этого процесса, наслаждение от которого не сравнимо ни с какими иными удовольствиями! И Сфинкс увлечённо творил, воспаряя мыслями над обыденностью сказочно-фантастической действительности, в которой лежал на брюхе…

— Или почему обязательно волка, козу и капусту должна перевозить лодка? Пусть лучше они её перевозят через реку! Или так:

Гром гремит, земля трясётся,

Кто на курице несётся?

А если так?..

Рождение поэтического шедевра в жанре загадки ввергло Сфинкса в состояние ступора: в силу своей врожденной скромности он все не мог поверить, что такое придумал он сам.

О чём мечтает создатель шедевра после того, как много раз с чувством прочитал свои стихи себе и убедился в их безупречности? Вы не знаете? Значит, вы сами никогда не сочиняли стихи. Разумеется, о слушателе, который сможет их оценить по достоинству.

И он пришёл.

Не все дороги ведут в Рим

В своем рассказе о перенесенных испытаниях Мигель не стал задерживаться на истории принца Амбера и начал с того момента, когда эта жизнь, полная битв и страданий, оказалась увенчанной королевской короной. Правда, оказавшейся на фиг ему не нужной, а вдобавок тяжёлой и неудобной в носке. Когда же у короля выросли рога, пришлось срочно уходить из Амбера, горестно повествовал он. Попытка же с королевским достоинством нести на голове рожки козлёночка Иванушки, а затем на спине — корзину с Машенькой, заставили его задуматься о тайнах мироздания и о своем месте среди них. Из чего плавно последовало воспоминание о том, что Вовик-Малыш до сих пор не расплатился с ним — Мигелем — за последнюю игру в преферанс и что его — Михаила Герасимова — вообще-то где-то ждёт МАМа.

— Пришлось тайком, скрываясь и прячась ото всех, возвращаться в Амбер и опять проходить через Лабиринт, — рассказывал Мигель, доедая последний плавленый сырок из опустевшего холодильника и уводя из-под носа Белоснежки последний пирожок. — Я как рассуждал? Из центра Лабиринта можно перенестись в любое место Амбера и его Отражений. Значит, если есть хоть какой-то выход, то Лабиринт вынесет.

— И куда же тебя вынесло? — опередив остальных, спросила Виола, с интересом слушавшая красочное повествование, правда, сохраняя на лице совершенно равнодушное выражение.

Черные глаза Мигеля сверкнули.

— К Двери и вынесло. Но лучше б не выносило. — Он на минуту замолчал, подготавливая слушателей к новому драматическому повороту в своей судьбе, и затем продолжил: — Клянусь очками моего единственного папы с тремя диоптриями, — и он драматически понизил голос, — это правда и истинный верняк! У Двери сидел Сфинкс! И он, — возобновил Мигель рассказ после небольшой паузы, во время которой он от души наслаждался удивлением друзей, — увидев меня, очень обрадовался и как заревёт:

У попа была собака,Он её любил…Что она такое съела,Что он её убил?

И только у Санчеса, и то после минуты обалденного молчания, нашлись силы оценить вопрос Сфинкса:

— Круто! — сказал он. — А ты?

— А что я? Ты бы на его пасть посмотрел! Говорю ему: «Тут посчитать надо… и лучше б на калькуляторе! Сейчас принесу». А сам тихонечко так делаю шаг назад и думаю: «Пойдет он за мной или нет?»

— А он?

— Шаг вперед. Я ещё. И он ещё! Тут я разворачиваюсь и ка-ак дам дёру. Он за мной. Слышу — догоняет. Ну, думаю: хана! Так мне не спастись, надо взлетать. Включаю пропеллер, а он ещё сразу не включается, зажигание барахлит. Наконец завелся, я — вверх, сделал круг над Сфинксом. А он уселся на задние лапы и так грустно меня спрашивает: «Если поезд движется из точки А в точку В, козе это надо?»

Тут мне его даже жалко стало, но я окончательно понял, что он свихнулся и что-то неладно в мире. Решил найти хотя бы домик Карлсона на крыше — всё какое-то убежище. Пролетаю мимо одной крыши и вижу, стоит Белоснежка с собачонкой, и взгляд у неё больно знакомый. Ну, думаю, ясно: она такая же Белоснежка, как я — Карлсон. Делаю вираж за виражом, а она только отмахивается, явно не узнаёт. А потом они куда-то убежали. А я полетал еще над городом, и вдруг до меня доходит: «МАМочки! Да это же Останкинская башня, значит, это Москва, причём современная! И здесь рядом Триада живёт. Дай, думаю, зайду, вдруг дома? Подлетел к подъезду, а у двери Ланка. Ну, я её подхватил и взлетел, а дальше все просто — окно-то у вас на кухне не заперто.

«Бред! — констатировала Виола, правда, про себя. Но поскольку все молчали, решила тоже пока не выступать. — И ведь не врет, видно. Да что же это такое? — и стиснула переплетенные пальцы. — Неужели действительно Межреальность? И что с Ланкой?»

Та сидела на диване, одетая в какое-то утратившее цвет платье. Замызганный золой фартук, на ногах — деревянные башмаки, на голове — чепчик. «Докатилась! — оценила ее вид Виола. — Не могла, что ли, трансформировать одежду во что-нибудь приличное? Нельзя так опускаться!» Вид собственной футболки, облегавшей грудь, — эксклюзивная модель! кажется, совсем простенькая, а сколько шика! — заметно улучшил ей настроение. И она приготовилась слушать.

Рассказ Ланки был шедевром лаконичности. Отработав положенное в Малом тайном сыскном войске Ехо в качестве Мастера, преследующего скрывающихся и бегущих, леди Меламори вдруг обнаружила себя в виде Золушки. Но когда злая мачеха попыталась нагрузить её домашней работой, бедная сиротка, в совершенстве владеющая боевыми искусствами и имеющая богатый опыт Меламори по укрощению собственных родственников, быстро поставила приемную мать на место. После этого, даже не дожидаясь хрустальных башмачков, она немедленно свила гнездо буривуха в ближайших кустах. Остальное было делом техники: заснуть, взлететь на крыльях и проснуться в нужном месте, которое почему-то оказалось не у Двери на выход, а у двери в какой-то подъезд. Немного потоптавшись там босыми ногами, она встала на след сразу нескольких знакомых и поняла, что ей сюда. Прилёт же в меру упитанного мужчины (в самом расцвете лет) утвердил её в этом мнении и поднял на восьмой этаж. Конец истории.

— Все дороги ведут в Рим! — поторопился подвести итоги их рассказов Санчес, которому очень не понравилось упоминания Ланки и Мигеля о парне, плюнувшем им в глаза и сунувшем в руки полено. Тем более что при упоминании об этом и Виола, и Виктор, и даже Белоснежка встрепенулись. Ну да, плевался Сонк и в согласии с сюжетом, и, строго говоря, Санчес был тут вообще ни при чем. Но обсуждать этот вопрос, да еще оправдываться за Сонка, ему совсем не хотелось. Но тот факт, что Санчес видел их всех… когда был размноженным… «Это же информация о Межреальности. Если мы, конечно, в ней… Ладно, — решил Санчес про себя, — будет нужно — расскажу. А сейчас-то зачем?» И вслух добавил: