Мэри Стюарт - Недобрый день Страница 49

Не договорив, Мордред умолк, опустил взгляд на руки, сцепленные на коленях.

Мальчик не ждал ответа.

И он, и король знали его заранее. В бесстрастном голосе его звучало лишь недоуменное отвращение, с которым обычно воспринимаются порочные склонности. Все краски схлынули с его щек, лицо побледнело и осунулось.

С растущим облегчением и благодарностью король подумал о том, что никаких уз рвать не придется. Сильные переживания налагают собственные оковы, но то, что еще связывает Моргаузу и Мордреда, возможно разрубить здесь и сейчас.

Наконец Артур заговорил нарочито негромко и сдержанно, как равный с равным, как королевский сын с королевским сыном:

— Я не стану ее казнить. Мерлин жив, а прочие ее убийства меня не касаются и не мне их карать. Более того, ты сам поймешь: я не могу удержать тебя рядом — здесь, при дворе, где многие знают нашу историю и подозревают, что ты мой сын, — и первым делом предать смерти твою мать. Так что Моргаузе дарована жизнь. Но не свобода.

Артур помолчал, откинулся в кресле, приветливо глянул на мальчика.

— Ну что ж, Мордред, мы с тобой вступаем на новую дорогу. Куда она нас заведет — неведомо. Я обещал обойтись с тобой по справедливости и слово свое сдержу. Ты останешься при моем дворе, вместе с остальными оркнейскими принцами и, подобно им, будешь считаться королевским племянником. Если кто-то и догадается о твоем происхождении, ты сам увидишь, что уважения к тебе только прибавится, а не наоборот. Но пойми также и вот что: из-за того, что произошло в Лугуваллиуме, и щадя чувства королевы Гвиневеры, я не могу открыто назвать тебя сыном.

Мордред упрямо не поднимал глаз.

— А когда королева родит вам других сыновей?

— Не родит. Королева бесплодна. И довольно об этом, Мордред. А будущее покажет. Принимай то, что жизнь предлагает тебе здесь, под моим кровом. Все принцы оркнейские заживут в почете и уважении, как то и подобает сиротам королевской крови, а ты… сдается мне, что в итоге ты обретешь и большее. — В глазах бастарда снова что-то вспыхнуло. — Я говорю не о королевствах, Мордред. Но возможно, что сбудется и это, если ты в достаточной мере мой сын.

И вдруг самообладание оставило мальчика. Он задрожал. Закрыл лицо руками.

— Пустое, вздор, — глухо произнес он. — Я-то думал, меня накажут за Габрана. Может, казнят. А теперь — вот это все. Что теперь будет? Что теперь будет, сир?

— Если ты о Габране, то ничего, — отозвался король. — Его можно только пожалеть, но смерть его в известном смысле заслуженна. Что до тебя, пока все останется как есть, разве что нынче вечером ты не вернешься в общую спальню. Тебе нужно побыть одному, свыкнуться с тем, что ты только что услышал. Никто удивляться не станет; все решат, что тебя держат взаперти из-за убийства Габрана.

— А Гавейн и остальные? Нужно ли сообщить им?

— Я поговорю с Гавейном. Остальным достаточно знать только то, что ты сын Моргаузы и старший из племянников верховного короля. Этого довольно, чтобы объяснить твое положение при дворе. Но Гавейну я скажу правду. Он должен понять, что ты не претендуешь ни на Лотиан, ни на Оркнеи, — Артур обернулся к двери. — Слышишь: снаружи меняется стража. Завтра день Митры и христианское Рождество, а для тебя, я полагаю, какой-нибудь зимний праздник в честь ваших чужеземных оркнейских богов. Для нас всех — начало новой жизни. Так что добро пожаловать в Камелот, Мордред! А теперь ступай и попытайся заснуть.

Часть вторая

Ведьмины дети

Глава 1

Вскоре после Рождества густо повалил снег, и дороги сделались непроходимы. Прошло около месяца, прежде чем возобновились регулярные разъезды королевских гонцов. Не то чтобы это имело значение: в ту пору и сообщать было не о чем. В разгар зимы даже самые одержимые вояки сидели в четырех стенах, поддерживали огонь да занимались домом и нуждами семейства. Как кельты, так и саксы жались ближе к очагу и даже если и вострили клинки в свете зимних огней, все знали, что до прихода весны оружие не понадобится.

Жизнь оркнейских принцев в Каэрлеоне, несмотря на ограничения, вызванные непогодой, была-таки событийной и достаточно насыщенной, чтобы развеять мысли об островном доме, который в любом случае в середине зимы сулил мало приятного. Учебный плац перед крепостью расчистили, и занятия велись почитай что ежедневно, невзирая на снег и лед. И результаты уже давали о себе знать. Четверо сыновей Лота — особенно близнецы — по-прежнему отличались буйным, прямо-таки необузданным нравом, но вместе с боевыми навыками приходило и понимание дисциплины, а с ним — своеобразная гордость. Четверка по-прежнему сама собою распадалась на две пары: с одной стороны близнецы, с другой — Гавейн и малыш Гарет, однако ссор стало меньше. Основное различие проявлялось в обхождении братьев с Мордредом.

Артур должным образом переговорил с Гавейном, и в долгой беседе, надо думать, прозвучала не только правда о происхождении Мордреда, но и веское предостережение. И отношение Гавейна к сводному брату заметно изменилось. В его манере держаться в равной степени сочетались сдержанность и облегчение. Старший сын Лота удовлетворенно осознал, что на его собственный статус никто не покушается и что его права на Оркнейское королевство поддержит сам верховный король. Но за всем этим ощущалось нечто от прежней отчужденности, возможно, даже обида: ведь как незаконный сын верховного короля Мордред стоял выше Гавейна. А здесь вмешивалось благоразумие, основанное на раздумьях о будущем. Все знали, что королева Гвиневера бесплодна, так что Гавейн понимал: более чем вероятно, что в один прекрасный день Мордреда провозгласят Артуровым наследником. Сам Артур был зачат вне брака; отец признал его уже взрослым; глядишь, настанет и черед Мордреда. По слухам, у верховного короля были и другие незаконные дети; поминали по меньшей мере о двух. Однако их ко двору не призывали, и король не благоволил к ним так, как к Мордреду. Даже королева Гвиневера привязалась к мальчику и удерживала его при себе. Так что Гавейн, единственный из сыновей Лота, знавший правду, выжидал и осторожно пытался вернуться к той сдержанной дружбе, что некогда связывала его со старшим братом.

Мордред заметил, откуда ветер дует, распознал и понял мотивы и воспринял братние попытки к примирению как должное. Что и впрямь его озадачило, так это резко переменившееся отношение близнецов. Они-то понятия не имели о родословной Мордреда, полагая, что Артур принял его как Лотова бастарда и, так сказать, первую ласточку оркнейского семейства. Но убийство Габрана произвело впечатление на обоих. Для Агравейна убийство, причем любое, являлось доказательством возмужания. Гахерис разделял мнение брата, но не только: для него это был поступок вполне оправданный, месть за всех пятерых. Хотя внешне столь же равнодушный к редким проявлениям материнской нежности, как и брат, Гахерис еще ребенком затаил в сердце ревнивую боль. Теперь Мордред убил любовника матери, и за это сын Лота готов был платить ему не только признательностью, но и восхищением. Что до Гарета, яростная выходка внушила почтение даже ему. За последние месяцы на Оркнеях Габран сделался слишком самоуверен и вместе с тем заносчив, так что даже младший из принцев, по натуре незлобивый, отчаянно невзлюбил фаворита. Мордред, отомстив за честь женщины, в известном смысле выступил от имени всех пятерых. И вот все пятеро оркнейских принцев дружно взялись постигать воинскую премудрость, и в братстве учебного плаца и рыцарской залы зарождалась и крепла преданность верховному королю.