Денис Юрин - Проклятие дома Ортанов Страница 49

Что и говорить, проживший нелегкую жизнь и печально ее окончивший Анвер Анкториб был настоящим гением, и даже Великий Создатель открыл перед ним секрет того, как изыскать резервы уязвимой и хрупкой человеческой плоти. Если было б возможно, инквизитор пил бы это чудесное снадобье каждый день, но, как известно, любые резервы небезграничны. Миссионеры, прикладывавшиеся к серебристой фляжке чаще двух раз в год, быстро старели и умирали, прожив свой век за несколько ярких, полных событий лет.

К сожалению, сожженный на костре ученый муж не успел довести снадобье до ума; не ввел в состав чудесной смеси весьма полезные ингредиенты, не снижающие эффективность действия, но ослабляющие боль. И вот теперь инквизитору приходилось, стиснув зубы, расплачиваться за глупость собрата по цеху, неосмотрительно приговорившего безобидного исследователя Анкториба к смерти и не давшего ему завершить величайший труд, позволяющий человеку хоть на время сравняться по силе и ловкости с богомерзкой нежитью. Так было, так будет – недальновидные дураки, оголтелые фанатики и мерзкие корыстолюбцы портят любое благое начинание. Это болезнь, это инфекция, от которой никогда не придумать панацеи, самые просветленные умы всегда будут тонуть во тьме невежества и алчности…

Обратный отсчет был завершен, и тут же, как будто по мановению волшебной палочки, боль мгновенно утихла, однако знакомое чувство, всегда следующее за тяжкими страданиями, не посетило измучившееся тело. Миссионер усомнился, свершилось ли превращение, ведь в комнате по-прежнему было темно, а окружающий мир не наполнился новыми, недоступными человеческому уху звуками. Чтобы окончательно убедиться в провале попытки, инквизитор с силой ударил по поверхности стола кулаком. Старенькая утварь должна была расколоться пополам, но вместо этого доски лишь слегка прогнулись, а сжатую в кулак руку посетила тупая боль.

Теперь уж он точно знал, что метаморфоза не удалась. Рано или поздно подобное должно было случиться. Хоть он и пил зелье осторожно, не чаще одного раза в год, но потребление снадобья на протяжении последних сорока лет не могло остаться бесследным. Чудо-эликсир великого ученого уже не действовал на его организм, и это произошло очень не вовремя…

Закрыв лицо руками, инквизитор сел на стол. Будь на его месте кто другой, то наверняка бы рвал волосы от отчаяния или впал бы в состояние бешенства. Однако на выплеск эмоций у стареющего и заметно ослабевшего миссионера просто не было сил, как физических, так и душевных. За долгие годы жизни его мозг утратил былую остроту ощущений. Поражения и неудачи, которые раньше бесили, теперь воспринимались весьма стоически, а подчас и просто наплевательски философски. Он разучился по-настоящему радоваться, но зато его и не сводила с ума печаль. Если теряешь в чем-то одном, то непременно находишь в другом!

Действующий лишь в собственных интересах миссионер замыслил немыслимое, составил безумно-дерзкий план и, самое удивительное, почти осуществил его. И вот теперь, когда до победы остался всего лишь маленький шаг, капризное Провидение сыграло с ним злую шутку. Зелье не подействовало, а он так на него рассчитывал. Инквизитору стало чертовски обидно и даже жалко самого себя, однако это досадное обстоятельство не могло оказаться уважительной причиной для того, чтобы отступиться от задуманного. Гениальный интриган решил не отказываться от дерзкого плана и не менять его, поскольку на корректировку уже не оставалось времени, а дойти до конца… пусть даже с огромным риском для собственной жизни.

Белошвейки не посещают допросы, а если бы посещали, то не смогли бы вышивать, поскольку у них еще долго тряслись бы руки и непослушная игла выскальзывала бы из потерявших прежнюю ловкость пальчиков. Танва попалась в руки палача всего один раз и довольно легко отделалась. Однако ее воспоминания об этом «визите» оказались настолько сильны, что, как только девушка переступила порог небольшой пыточной, она чуть не лишилась сознания. В груди мгновенно закололо, стало трудно дышать. Чтобы не упасть, девушка прислонилась спиною к холодным камням стены, а ее пальцы нервно затеребили маленькие крючки на вороте платья.

Мужчины еще только готовились к экзекуции над безликим, а ей уже стало нехорошо. Танве было даже страшно подумать, что же случится с ней, когда последние приготовления будут исполнены и гревшийся возле горящего камина граф отдаст приказ начать пытку. Белошвейка уже не боялась обморока, она точно знала, что лишится чувств, стоит лишь раздаться первому крику иль стону. Вопрос стоял иначе и куда серьезней, Танва боялась умереть от разрыва сердца, уже сейчас учащенно колотящегося в груди. Она когда-то и от кого-то слышала, что такое происходит с очень впечатлительными и не привыкшими к жестокости людьми. Проверять на себе это утверждение девушке не хотелось, но новый хозяин не оставил ей выбора. Граф почему-то велел, чтобы она сопровождала его везде, в том числе и посещала допросы, занятие слишком суровое и жестокое для молоденьких, впечатлительных девушек.

Видимо, заметив плачевное состояние подопечной, вельможа жестом пригласил ее занять место рядом с собой возле камина. Танва предпочла бы не покидать ставшую родной стенку, тем более что граф сидел уж слишком близко от подготавливаемого к пытке пленника. Однако ослушаться она не могла. Все-таки найдя в себе силы, девушка, как в тумане, сделала несколько шагов и скорее упала, чем села на стул возле вельможи. «Если не смотреть, то будет не так страшно!» – тешила себя белошвейка надеждой и судорожно искала, на чем бы остановить свой взор. Выбор был большим, но кроме спины графа и собственных коленок все остальные объекты наблюдения не успокаивали, а, наоборот, раздражали.

– Гаржи – не обычные пленники, к ним нужен особый подход, – завел с ней разговор граф, как будто читавший мысли девушки и понимавший, что если с ней не поговорить, то подавляемые изо всех сил страхи в конечном итоге возьмут верх над рассудком. – Они почти не чувствуют боли, и без искусства Вернарда нам вряд ли его разговорить, но почему бы не попробовать?

Беспечный, пожалуй, даже веселый тон, которым говорил вельможа, и улыбка на его красивом лице как-то не сочетались с местом и обстоятельствами. Однако они задавали позитивный настрой, сводили ужас перед предстоявшей пыткой лишь к унылой необходимости исполнения формальностей. Голос вельможи оказал на девушку волшебное действие. Искусно нагнетаемое легкомыслие и отрешение от чужих страданий – лучшие целители парализованной страхом души. Стоило графу произнести несколько слов и улыбнуться, как дыхание Танвы выровнялось, руки перестали дрожать, а мурашки, резвившиеся до этого на спине, вдруг угомонились. Совсем непонятно почему, но белошвейке мгновенно стало не так уж страшно, она успокоилась и даже осмелилась посмотреть на плененного безликого убийцу.