Дмитрий Ахметшин - Туда, где седой монгол Страница 49

Кто знает, конечно, есть ли там, внизу, люди.

Засунув в рот ячменную лепёшку, села поразмыслить, что бы взять с собой ещё, но больше ничего не лезло в голову. Подумала, не нарисовать ли мужу какую-нибудь записку, но потом одумалась, и смущённо захихикала. Он же всё время будет рядом. Идти следом или напротив, впереди, убирая от её лица ветки и прогоняя диких зверей.

— Догоняй, — только сказала она вслух, когда вышла наружу.

Про пищу Керме даже не вспомнила. Узелок с одеждой, сапоги — по утрам и вечером должно быть холодно — да половинка лепёшки вот и всё, что было у неё в руках.

— Слышишь, Растяпа? — сказала она, чувствуя, как слова прокатываются по нутру, стукаясь о стенки чрева. — Я донесу тебя до твоих гор. Что бы ты там хорошее не увидел, я донесу тебя туда. Ведь ты был моим единственным другом.

Говорят, облака на такой высоте, что не долетают стрелы даже у самых искусных лучников. «Как плохо, что я не знаю, как высоко может долететь стрела и насколько выше плавают в пучине неба эти тучи», — подумала Керме.

Не однажды она падала в овраги, обдирая локти и портя одежду. Самое болезненное воспоминание, связанное с падением, было у неё, когда она зацепилась волосами за куст черёмухи, и тот, обмотав косу вокруг своей кисти, дёрнул что есть силы. Керме тогда проревела до самого вечера под уверенными руками бабки, которые расплетали ободранную косу и выбирали мёртвые пряди.

И сейчас Керме готовилась к чему-нибудь подобному. Что поделать, когда падать достаточно высоко, приходится думать о худшем.

Она поцеловала порог шатра и побежала вперёд, уверено огибая по кромке густой осоки озеро и ожидая каждую секунду, как облако кончится под ступнями.

Глава 9. Наран

С каждой ночью грохот становился всё громче.

— Наверно, это грохочут горы, — сказал Урувай. — Они высокие, и с них постоянно что-то валится. Может, такие путники, как мы.

— Может, это стонет земля, — сказал Наран, припомнив свой разговор с шаманом. — Ей больно. Раны её заживают слишком долго. Люди и лошади живут и умирают, и снова, и снова, а её рана всё не может затянуться.

Но они ошибались.

Однажды вечером грохот возрос до такого состояния, что невозможно было спать. Друзья всю ночь просидели возле костра, смотря в небо, и чувство, что вот-вот что-то случится, не покидало их ни на мгновение. Урувай пытался играть, но музыка пряталась от него внутри инструмента, словно маленькое испуганное пресмыкающееся.

Он заглушил струну на полуслове. Бережно отложил морин-хуур, и поднял подбородок. Грохот стал нестерпимым, и вместе с тем их вдруг накрыло звенящей тишиной. Как такое может быть, никто из друзей не понимал. Да и выше это было человеческого понимания. Лошади заволновались, закрутились вокруг своей оси, словно собаки, вдруг дружно решившие догнать свои хвосты, но их голоса и звуки потонули в общем шуме.

Наран поднял голову следом, зубы зазвенели от мешанины звуков и холодного осеннего воздуха.

И они увидели. Над горами катились клубы небесной пыли, перехлёстывали через них, вздымая шапки пены, словно вода горных рек через камни. На землю легла тень, и трава зашевелилась, словно волосы старика перед лицом смерти.

Друзья смотрели наверх, и тысячи копыт взрывали ставший внезапно плотным до звона в ушах и сыпучим, как песок, воздух, там были сотни лошадиных морд и сотни ощеренных пастей с белесой пеной на бороде. Наран, поднявшийся было на ноги, уселся на землю, разбросав ноги, словно две докучливые палки. Табун проносился над ними, роняя пену, и та опускалась на землю снегом.

Урувай смахнул с шевелюры снежинки.

— Это кони зимы, вот что это такое, — сказал он. Странно, но, несмотря на ужасающий грохот, говорить можно было нормально. Поджилки тряслись от волнения и восторга. — На одном из них мчится Она сама.

Костёр шипел и плевался, как будто его прямо сейчас втаптывали ногами в землю. Если глядеть прямо вверх, табун напоминал стремительно проносившиеся грозовые тучи. Между копытами иногда действительно проскакивали молнии.

— Теперь мы знаем, что она пришла, — сказал Урувай, когда поток небесных лошадей иссяк. — Забавно, да? Шаманы рисуют на своих бубнах чёрточки, чтобы сосчитать, сколько дней осталось до смены сезонов, а мы можем всё это увидеть.

— Держи коней! — сказал Наран.

Лошади рвались за стадом. Они вскидывали головы и пятились, норовя вырвать с корнем небольшие кустики жимолости.

До гор оставалось два дневных перехода.

Всё утро шёл снег, и Тэнгри дремал, периодически окрашивая небо далёким громом; сонный взгляд его иногда вспыхивал между облаков. Старушку-степь основательно потрепало. Травы торчали в разные стороны, как нерасчёсанные волосы. Роса выпала кристалликами льда, и весь мир был окрашен унынием. Может, это сделали зимние кони, может, естественный ход вещей. Урувай считал, что к естественному ходу вещей можно отнести и триумфальное пришествие Зимы, Наран не соглашался.

— Часто ли ты наблюдал такой «естественный ход» раньше?

С приходом зимы достали наконец тёплые плащи, подбитые изнутри овечьим мехом. Урувай в своей одежде напоминал какого-то невиданного зверя, одну из тайн природы, о которых друзья сейчас рассуждали. Когда-то в молодости её носил дед Урувая, настоящий гигант, который потом усох и сморщился, как яблоко на морозе. Кожа собиралась на плечах складками, а полы свисали далеко ниже колен.

— Горы близко. Может быть, эти кони поднимаются в небо с самой высокой горы, на вершине которой стоит шатёр Зимы. Может, над степью они скачут так высоко, что в ночи мы принимали эти звуки за гром.

Наран ничего не ответил. Урувай задумался над тем, сколько загадочных вращающих мироздание вещей вокруг, и, подумать только, каждая из таких загадок может открыться им со следующим шагом, словно треснувший под копытом каштан. Причастность к одной из таких загадок растягивала его рот в улыбке, а лицу придавала мечтательное выражение.

Нарана беспокоило другое. Всё утро он лелеял в руках лук. Дерево отозвалось живым теплом, а на одном его конце даже за две ночи распустилось два листочка.

Что-то было не так, но что именно, Наран не понимал, пока не извлёк из колчана стрелу и не попробовал наложить её на тетиву.

Дети выпускают свою первую тетиву в том же возрасте, когда садятся на коня. На пальцах у них появляются выемки под тетиву, и на кожу нарастают роговые наросты. Наран взял лук почти сразу после того, как отпустил материнскую грудь, и в некотором роде он был ему достойной заменой. Добывал кровь и при необходимости — юноша думал так с самого детства и очень этим гордился — мог обеспечить его пищей.