Марина Дяченко - Скрут Страница 5

Девочка смотрела на язычок огня. Язычок почему-то плавал в туманном ореоле – в последнее время такое помутнение случалось с ней нередко. Бывало даже, что под утро она просыпалась на мокром, и мать тогда угрюмо поджимала уголки губ – но бабка-травница сказала, что все пройдет. Хвала Небу, в живых осталась – радуйтесь…

Девочка не слышала, что говорил отец. Он говорил торжественно и длинно, девочка разбирала только то и дело повторяющееся «благодарствие»; потом заговорил он, и девочка слышала все, от слова до слова.

– У судьбы длинные руки, – говорил он. – Так ей угодно было, что я спас вашу дочь от верной смерти. Не важно, кто я, не важно, каков мой чин и кому я служу – судьба сказала свое слово, теперь мы связаны крепче, чем мать и дитя. Я не прошу у вас награды – но следовать судьбе обязан. Жизнь этой девочки теперь моя; отдайте ее мне, я буду беречь ее, как дочь, а когда она вырастет – женюсь на ней. Так будет.

Девочка смотрела на пламя свечи. Все, что было сказано после, не сохранилось в ее памяти; перебивали друг друга мать и отец, а девочка думала об Анисе. О кукле Анисе, которая осталась на поле боя.

…Плотный кокон из серой липкой паутины располагает к самым искренним молитвам.

Игар попал в скит семи лет от роду – и Отец-Дознаватель долго держал его за подбородок, не давая отвести взгляд и не сводя своего тяжелого взгляда. Потом вполголоса сказал Отцу-Вышестоятелю: «Крученый. Но – может быть».

Сперва его научили скоблить дощатый пол и выносить помои, потом прислуживать за столом; его учили слушать старших, как подобает птенцу, и что «дабат» означает «да будет так», и если сказано «дабат», значит, ничего изменить нельзя… Спустя месяц он впервые увидел Святую Птицу – и наконец-то понял, поверил, что останется здесь навеки. Святая Птица смотрела в Игарову душу, как и Отец-Дознаватель – но если взгляд Дознавателя тяжело вламывался в святая святых, проникая в тайны и не оставляя лазеек, то Птица просто все принимала, как есть. Принимала, понимала и сочувствовала, и будто говорила – утешься, птенец…

Он умел молиться горячо, как никто другой – Отец-Служитель пленился этой его преданностью и приблизил к себе. Игар успел привязаться к нему, такому мягкому и добросердечному, когда в один из дней Отец-Служитель позвал мальчика в спальню, дабы тот помог ему облачиться в ночную сорочку.

О дальнейшем Игар вспоминал, покрываясь холодным потом. Он вылетел из спальни, дрожа как осиновый лист, и навсегда лишился благоволения Отца-Служителя…

…Одна лишь Святая Птица утешала его всегда и во всем. Ее золотая голова была склонена к правому плечу, и в темных глазах отражались огоньки ритуальных свечей; Игар изо всех сил хотел стать хорошим послушником, однако норов его…

…Святая Птица, помоги нам. Я предал тебя, обратившись к Алтарю; я снял с себя храмовый знак, ты вправе отвернуться от меня – умоляю, спаси нас. Все, что я делал, я делал из одной только… Илаза, она…

Солнце проглянуло сквозь путаницу ветвей и обожгло его щеку болезненным поцелуем. Илаза… Этот запах, волосы, вплетенные в траву, под бархатными губами – зубы, белые, как фарфор… Кукла с фарфоровой головой… Откуда – кукла? Илаза живет в нем… Она – его, и как обидно, если… Нет, Святая Птица, это невозможно… Мы прошли мимо стольких смертей… Спаси…

Однажды Отец-Дознаватель взял его с собой в Замок… который оказался не замком вовсе, а просто большим добротным домом за высокой каменной оградой. У ворот стоял приземистый парень с неприятным тягучим взглядом, стоял и чертил по песку кончиком обнаженной сабли. Встретившись с ним глазами, Игар сразу вспомнил все, что приходилось слышать о хозяйке Замка, а говорили о ней неохотно и шепотом; парень пропустил Отца-Дознавателя вместе с юным послушником, ему велено было впустить. Отца-Дознавателя ждали, чтобы вынуть из петли старшую княгинину дочку, красавицу Аду, которая соорудила в собственном будуаре виселицу и умерла раньше, чем сестра ее, Илаза, явилась с пожеланием доброго утра.

Тогда Игар и увидел свою будущую жену впервые.

Илаза не плакала. Она вполне серьезно собралась вслед за сестрой – потому что «все равно как в могиле, так хоть не заживо».

Впрочем, обширный дом не показался Игару похожим на могилу. Он понял, о чем говорила Илаза, только когда увидел хозяйку – затянутую в черный бархат владычицу-княгиню, чью красоту портил резко очерченный, обрамленный глубокими складками рот. Игара особенно поразила ее спина, перетянутая глубокой поперечной складкой; столь странный рельеф придавал княгине сходство с туго перевязанным мешком. Игару сделалось смешно; его всегда разбирал смех именно в те моменты, когда смеяться было ни в коем случае нельзя. Он тотчас же низко понурил голову, чтобы спрятать лицо.

Ада покончила с собой, потому что накануне завершился ее мучительно долгий роман с неким обедневшим рыцарем, вечным женихом, которого ее мать то привечала, то изгоняла в приступе непонятного раздражения. Уже назначенная свадьба то переносилась, то отменялась вовсе, то назначалась вновь; Ада призывала возлюбленного на тайные свидания, а целый сонм содержащихся в доме старых дев болезненно подглядывал и подслушивал, и среди этих несчастных, закосневших в своем девичестве, полным-полно было платных шпионов. Единственным другом несчастливой невесте была ее младшая сестра – она же и оказалась невольной виновницей трагедии. Застав Илазу мило беседующей с каким-то красивым служкой, княгиня взбеленилась; парнишку прогнали со двора плетьми, но ярость княгини к тому времени полностью вырвалась из-под контроля разума, и не в добрый час явившийся Адин жених нашел жуткую смерть от своры свирепых, специально науськанных княгининых псов…

Илаза не плакала. У Игара хватило наглости уже в ту первую встречу поклясться, что он вырвет ее из Замка и сделает своей женой; у Илазы хватило здравого смысла не жаловаться матери на дерзкого послушника, а Отец-Дознаватель слишком озабочен был своей миссией, чтобы обращать внимание на мечтательное выражение в Игаровых глазах. Святая Птица, он хотел стать хорошим послушником, но нрав его…

Тело мучительно затекло. Он не чувствовал своих ног, а о существовании рук напоминали редкие болезненные покалывания; губы раздулись, как мыльные пузыри. В ватной тишине бесконечно долгого дня беззаботно звенел ручей – его песня была худшей из возможных пыток; потом к ней прибавилось басовитое гудение – над лицом Игара кружила пара слепней, он то и дело мучительно дергался, но кровососы становились все наглее. Пить…

– Пить… – тихонько прохрипела Илаза, и Игар не узнал ее голоса. Неужели и она вот так же не чувствует тела и пытается облизнуть губы липким, в тягучей слюне языком?!

От раскаяния он снова едва не заплакал. Клялся, что отведет все беды – какова же цена его клятвам?! Обещал быть ей опорой и защитой и обманул на другой же день после свадьбы, не уберег, обрек на мучительную смерть, потому что…

Он рванулся сильнее, и слепни, удивленные, отлетели чуть дальше, чем обычно. Сколько еще ждать?! Паук ли, смерть ли от жажды… Уж неизвестно, что хуже…

– Илаза, – сказал он, но не услышал своего голоса. Попытался прочистить горло; сглотнул слюну, которой уже не было. – Илаза… Давай играть, будто мы на свадьбе. Будто столы накрыты… Ты кого пригласила?

Некоторое время было тихо, только ветер сухо шелестел листвой.

– А… зачем? – спросила Илаза глухо.

Солнце низко, подумал Игар. Скоро и вовсе…

– Илаза! Не молчи. Скажи что-нибудь.

Не то вздох, не то стон.

– Илаза… А почему… У княгини такая… такая вмятина на спине, будто ложбина? Как от веревки?

– Дурак.

– Нет, ты скажи!

– Она не носит корсетов.

Игар закрыл глаза. Сто раз повторил про себя «корсет, корсет, корсет»… Слово потеряло смысл. Просто череда звуков.

– Ну и что?

– Она носит… Другое белье.

– Ну и…

Илаза всхлипнула:

– Пить. Я хочу пить.

– Не плачь, – сказал Игар беспомощно.

И снова тишина. В прорехах между ветвями висело одинокое облако такое же белое и рыхлое, как вчера. Один бок его показался Игару чуть золотистым. Чуть-чуть.

Вечер наползает из оврага…

Он всего лишь на секунду закрыл глаза – и увидел теленка со свежим тавром на боку, красным тавром, болезненной раной; в следующую секунду небо в переплете ветвей оказалось уже не синим, а фиолетовым, а листья на ветках сделались черными. Место облака заняла тусклая, едва народившаяся звезда.

Он испугался, в мгновение ока вспомнив все, заново ощутив и сухой воспаленный рот, и мертвое затекшее тело, и страх за Илазу. Святая Птица не спустится с неба, не придет на помощь, как приходила к давним и праведным предкам; он, Игар, отступник, потому что, вверяясь Алтарю, снял храмовый знак; он же болтун и предатель, потому что втянул Илазу в…