Дмитрий Емец - Ладья света Страница 5

Аллея расступилась, выводя к большому песчаному кругу, где вокруг клумбы стояли скамейки. Место было популярное. В солнечные дни здесь всегда собиралось не меньше двух-трех десятков гуляющих.

Внезапно Багров отступил с аллеи и затащил Дашу за дерево:

— Тихо! Спрячься! Того мужика видишь?

— Ну, мужик… — отозвалась Даша.

— Плохо смотришь! Ты валькирия-одиночка или так себе?

— Я так себе одиночка, — уклончиво ответила Даша, но все же всмотрелась и обнаружила то, что давно уже заметил Матвей.

Возле гуляющих дам вертелся суккуб редкой модели в модном клетчатом пиджаке, маскирующийся под психотерапевта-тире-астролога-тире-кого-то-там. Милая бородка, розовые щечки, очки в тонкой оправе. От человека его отличал лишь длинный — метровый язык. Но язык, укрытый за зубами и тщательно смотанный в рулончик, требовалось еще разглядеть. Обычно же к суккубу особенно не приглядывались, потому что всех отвлекала крошечная тонконогая собачка с огромными ушами, которую он таскал с собой на поводке-рулетке.

Все воспринимали это существо как милейшую собачонку, и только Матвей, умевший переключаться на истинное зрение, знал, что это страшная тварь из глубин Тартара. Интересно, известно ли девице с короткими рыжими волосами, которая, встав на колени, трется сейчас своим носом о нос собачки, что перед ней покрытый слизью монстр, во рту которого, как спирали, постоянно вращаются зубы, а дыхание одурманивает жертву, как запах эфира?

Отдай суккуб сейчас своей «собачонке» мысленную команду — от девицы останутся только подошвы от ботинок, да и то едва ли, потому что даже подошвы имеют для твари из Тартара определенную пищевую ценность.

Охотился клетчато-пиджачный суккуб всегда одинаково, по давно освоенной схеме. Зачем придумывать новую, когда старая приносит результаты? Схема же была такая: вначале подсунуть свою ласковую собачку «на погладить» и, когда одурманенная ее дыханием жертва начнет глупо хихикать, произнести две туманные фразы: «Зачем вам идеи, когда у вас уже есть мысли?» и «Зачем вам знания, когда у вас есть информация?»

После этих фраз жертва обычно пугливо замирала, слабо улыбаясь и соображая, что бы это значило. Суккуб пользовался моментом и начинал быстро-быстро говорить. Тарахтел он так резво, с такой харизмой выплевывая абсолютно правильные вещи, что добыча переставала фильтровать информацию и лишь глупо хлопала ресницами, выражая немой восторг.

Есть такое тартарианское понятие «подмес». Суть подмеса состоит в том, чтобы говорить человеку вещи, с которыми он заведомо будет согласен. Допустим «небо голубое», «трава зеленая», «надо чаще улыбаться», «дружба — великая вещь!», «дети — цветы жизни». Человек млеет от этого единства оценок, совпадающих с его собственными, постепенно теряя бдительность, а когда он начинает верить безоговорочно, не фильтруя мозгом, ему говорят: «Убей маму кирпичом!» или «Отдай мне свой эйдос!»

Разумеется, мамы и кирпичи данного суккуба с собачкой интересовали мало, а вот эйдосы — очень даже. Заканчивалось все тем, что человек произносил слова отречения и липкий язык, выстреливая, как язык лягушки, выхватывал из человеческой груди бесценную песчинку.

Однако сейчас песчинки суккуб так и не получил. Еще до того, как рыженькая успела отречься от эйдоса, просвистевшее копье пригвоздило ее собеседника к дереву. Девица завизжала, но визг ее замолк, оборвавшись. Перед ней ничего не было, кроме груды пахнущих духами тряпок. Крошечная собачка прерывисто завыла, подпрыгнула и провалилась под землю, оставив в центре клумбы здоровенную дымящуюся воронку.

Багров с облегчением вытер пот со лба. Он опасался, что чудовище ринется на них, но, видимо, монстр не сообразил, откуда прилетело копье, и поспешил скрыться.

— Ну вот! Как-то так! — сказала Даша рассеянно. В руке у нее погасало вернувшееся копье.

— А ты не боялась? — спросил Багров.

— Кого? Суккуба?

Матвей понял, что «собачки» она по рассеянности даже и не заметила.

— Ты чудо! — сказал он.

Багров вкладывал в эти слова совсем другой смысл, но Даша отчего-то покраснела.

— Что это у тебя тут? Кости? — торопливо спросила она, кивнув на ящичек.

— Почему сразу кости? — напрягся Матвей.

— Я копьем рядом с ним работала, и наконечник становился синеватый. Когда с мертвяками сражаешься, он тоже всегда такой.

— А ты и с мертвяками сражалась?

— Совсем мало. Почти нет. Ну, может, раз несколько, — застенчиво пробормотала Даша. — Так почему наконечник синий?

— Это из-за моей некромагии. — Багров несколько напрягся, потому что знал, что соврал.

Даша счастливо засмеялась, безоговорочно ему поверив. В присутствии Матвея она всегда то смеялась, то смущалась, но если это и была любовь, то совсем не такая, какую только и могут вообразить себе кинорежиссеры. Даша была зависимая, впечатлительная душа, прилетавшая к Матвею погреться и не подозревавшая, что он сам давно о нее греется.

«Может, такой мой удел — быть любимым всеми валькириями-одиночками?» — задумывался иногда Багров, но понимал, что, в общем, это бред. Когда-то он с удовольствием ее тренировал, учил всему, вкладывал в Дашу много беспокойства и сил — и теперь они откликнулись в ней и проросли.

Худая, смешная Даша была для Багрова парадоксом. В школе она всегда сидела на одной из задних парт и до четвертого класса стеснялась отпроситься на уроке в туалет. Когда ее вызывали, она мялась у доски, ладони у нее потели, и от страха она забывала все, что легко решала в тетради. Одноклассники травили ее по тому неосознанному животному инстинкту, который заставляет африканских антилоп-гну забивать своих слабых, раненых, даже просто ушибивших ногу или получивших царапину товарок. У Даши же со школьной точки зрения недостатков было вагон: робость, затравленность да еще и кожная болезнь. Прыщи ее были не заразны, но одноклассницы в раздевалке шваброй отбрасывали полотенца или майки, к которым она случайно прикоснулась.

И вот теперь Даша стала валькирией-одиночкой! Внешне она изменилась не так уж и сильно — разве что прыщи прошли и появились навыки обращения с копьем. В остальном же она была все так же слаба, зависима в оценках, внушаема, но одновременно — и тут мы входим в зону необъяснимого! — очень сильна.

Что-то такое таилось в ней, что сильный, уверенный Матвей временами ощущал себя внутренне много слабее Даши и в изумлении отступал. Это был тот непонятный, нелогичный, непредсказуемый случай, когда железные прутья и стальные канаты рвутся и ломаются, а тонкая травинка вытягивает на себе огромный, совершенно неподъемный груз. Какую-нибудь затопленную баржу с речного дна. Худая, неуверенная в себе, тихо говорящая, Даша была той соломинкой, на которой десять верблюдов способны переплыть море.